Советские историки считали, что Отечественная война 1812 года была намного проще войны ВОВ. Но так  ли это? совсем не так, достаточно просто посмотреть ту же Википедию.

В советской и очень похожей на неё постсоветской историографии это событие низведено в разряд проходных: ну, взяли Париж, подумаешь! Много места ему не уделяется, оно прочно покоится под глыбой выигранной Отечественной войны 1812 и проигранной Бородинской битвы. У народа создавали впечатление, что основная работа была проведена дубиной народной войны на территории России, а за границей фатально ослабленного Наполеона «догнали и ещё дали».

Часто и весь «заграничный поход» подают лишним и никчёмным, соответственно, чемоданом без ручки представляли и взятие столицы Франции. По выражению Пушкина, «волею вещей…»

Лишь отчасти такой расклад можно объяснить тем, что и в Российской империи изгнание из своих пределов узурпатора ценилось выше, во всяком случае, неофициально. Но после водворения на место Франции конфликт с ней был исчерпан и вражда сменилась Священным Союзом в рамках концерта держав тогдашней ООН. Оборонительная часть войны была комильфо, а наступательная – нет, память культурных французов расчёсывать не желали, делая с ними другие дела. До такой степени, что де Кюстин оставил такой пассаж о гипертактичности русских (а прошло уже четверть века после события):

— Мой отец хорошо знает Париж, — сказал мне юноша, — он будет очень рад принять у себя француза.
— Когда же бывал он во Франции?

Юный русский промолчал; вопрос, казалось, поставил его в тупик, хотя и был как будто очень прост; сперва я не мог объяснить себе его смущение и понял лишь потом, воздав должное этому свидетельству душевной тонкости — чувства редкостного среди людей всех стран и всех возрастов. Г-н ***, ярославский губернатор, находясь в свите императора Александра, воевал во Франции в кампанию 1813-1814 годов, и об этом-то его сын не хотел мне напоминать.

Полувековой юбилей взятия Парижа всё-таки захотели отметить парадом. Перед Александром II выстроились две шеренги мощных партий: пиджаки Горчакова стояли против, но император после долгой перебранки встал на сторону военных мундиров с великим князем Николайниколаичем.

В день шоу французское посольство укатило в Москву, взяв реванш установив тем самым тонкий символический паритет. Ну, тем дело и кончилось (то есть кончилось оно несколько позже франко-русским союзом, пока не кончилось совсем). В общем, на фоне Севастополя, без претензий.

Современная версия советских политиков, волею вещей сохранившихся у власти, помпезными парадами спустя три четверти века ежегодно напоминают Берлину о прошлом — и потом удивляются, что там не с кем разговаривать о будущем. И дело к союзу всё чего-то как-то не клонится.

Весьма примечательно то, что прежние советские вели себя гораздо пристойнее, и парад приурочивали к событию внутреннему, 7 ноября, что никого особенно не задевало – ни там – ни уже и тут.

(Замечательно, что парад 9 мая направлен именно и только в пику Германии, поскольку Вторая Мировая окончилась позже, и СССР в ней участвовал до конца. И трудно найти страну, которой такое парадоксальное положение дел выгодно больше, чем Британии. Переплюнула Россию только Польша, postmortem выставившая немцам счёт на триллион.)

Но вообще взятие Парижа – событие в высшей степени неординарное, и в истории России у него аналогов нет. Да и вообще – нет. Только что слепленная рыхлая страна с полуподставной элитой, пихающаяся в раздевалке концерта держав с Турцией за билет в партере — вдруг занимает подиум дирижёра, а прошлого маэстро сечёт его палочкой. При этом, в зале гром аплодисментов и долго не смолкающие овации. «Новичок-с». Без суеты, под осанну совершенно чужого населения и бордовые рожи разъярённых союзников.

Подчеркну: Россия – ещё пустышка, никаких идей не несущая, и даже словосочетание «национальное государство» человек пять разучивало по складам.

Конечно, брюки превратились в элегантные шорты только на одной ноге, но у других не было и такого. Представим себе, что в той же войне через год после сожжения англичанами Вашингтона американцы взяли бы Лондон. Нет, конечно, не одни, – с пруссаками, – но всё же.

Действительно, занятие Берлина в Семилетнюю войну было событием пугающим, неконвенциональным, и город освободили «за фук», как и всю Восточную Пруссию, где хотя бы взяли присягу с Канта.

Ну-у, залётному фраеру пофартило соника с флеш роялем, но не уяснившему правил чудаку сунули четвертак и выпроводили восвояси. Похохотали. Сели дальше.

А митрофанушка запомнил. И сел зубрить.

Русские императоры были в Европе в своём праве, её органической частью — и играли от себя, поэтому Париж стал возможен. В гражданскую Красная Армия не смогла взять и Варшавы, а впоследствии та же Варшава и тот же Берлин достались ценой запредельной – и без толку. Целый век полуазиатскую полуфиктивную власть выдавливают из Европы на восток при полном её удовольствии и под яростную внутреннюю пропаганду смещения куда-то к Китаю. Медленно, но слова материализуются, и сегодня предел её мечтаний – Киев… Вот такие вот «Евразийцы».

В войне же Александра Варшава и Берлин были только началом. Брались они не столько силой оружия, сколько изящной дипломатией. Пруссия досталась почти бесплатно и мгновенно из противника обернулась союзником, потому что после Тильзита и даже в 1812 с немцами не теряли контакта.

Интересно, но многие историки считали, что заграничный поход продвигался медленно и в целом сложился неудачно. Как-то дёргано. Неуверенно. Действительно, переговоры какие-то, перемирия, манёвры, отступления… «Меттерних гадит». Не наблюдалось, видите ли, слаженного победного марша. Тут проиграли, там выиграли, сям ничья… То ли дело 10 сталинских ударов, понимаешь.

Однако война 1813 шла на германских территориях, которые было не жалко никому (кроме немцев). Её медлительность (около года) видна лишь на фоне короткой интенсивной войны у себя дома в 1812. На деле же, пешие-конные без радио и самолётов действовали удивительно слаженно, быстро и эффективно. А все отступления и перемирия почему-то пошли к выгоде союзников.

У советских Александр I, как военачальник, был на дурном счету, и это тоже одна из причин нелюбви «взятия Парижа». Ведь Кутузов умер, и приписать стратегическую победу великому полководцу-освободителю оказалось невозможно. Прочие командующие – вообще какие-то иностранцы, даже русские. А на деле всем заграничным делом управлял непосредственно Александр, находившийся, как и прочие монархи, в войсках, и который в финале просто вышел из тени «солнца Аустерлица» и вошёл в Париж.

Но не в историю. Где фрунтового профессора ославили неудачливыми ретирадами, военными поселениями и переменчивостью реформ. Вот то ли дело – Наполеон: всё проиграл, а дело кодекса его живёт.

А всего-то переставить местами слагаемые: кодекс издал тиражом цитатника Мао, а Наполеон тем не менее всё профукал, и жена сбежала.

А в 1813 году блестящего тактического гения всё глубже поглощала пучина вязкой дипломатии Александра. Оставшись с ним с глазу на глаз, он ел Наполеона не спеша, с аппетитом, на завтрак, обед и киселём запивал.

В Париж русские вступили элегантно. Александр сделал вид, что брать его без союзников немыслимо, и разослал их воевать куда подальше. На второстепенные направления. А сам остался на острие главного удара.

Союзной до стадии слепца у светофора Пруссии отломили краюху, чтобы австрийцам и английским хвостам объяснить хоть что-то в ситуации наглого и единоличного триумфа.

А объяснять было архи-необходимо! Дело-то общее. Делалось 22 года. С подставами и подножками друг другу.

Тогда сочинили сообщение Талейрана. К Александру прибыл некто граф Витроль, чудесно просочившийся сквозь множество кордонов. И сразу от лица французского Зорге министра предложил перестать гоняться за Наполеоном по Франции (а было как раз наоборот), а идти на Киев Париж: «Там вас ждут».

И ведь тогда ждали.

Крупнейший город Европы, прочно укреплённый, с отборным гарнизоном и передовой милитаристской пропагандой, способный сопротивляться недели, отдали в считанные дни. Обошлось малыми жертвами и без разрушений. (Под Лейпцигом сражались несколько дней сотни тысяч людей.)

Союзники, конечно, сказкам не поверили. (Талейран впоследствии удачно использовал нежданный козырь.) Но и у Александра были все основания не доверять друзьям, особенно австрийцам. Те имели масштабную разветвлённую сеть влияния и шпионажа на континенте, которая работала, как и положено, на все стороны. А уж император Франц и вовсе был в родстве с императором французов.

Тогда дополнительно выдумали историю с перехватом казацкими хватами письма Наполеона жене, в котором гений расписал сверхсекретную диспозицию и планы на будущее… дочери своего врага. Эту чепуху и вовсе проверить было невозможно. Пришлось проглотить. Ну его!

Александр к тому моменту входил в топ-5 мюнхгаузенов Европы. Парижем отделались от него хотя бы временно, думали взять реванш у себя дома, в Вене, да не вышло. Улыбчивый бульдог вцепился в континентальную систему мёртвой хваткой. В сущности, в Европе просто прописался на долгие годы.

Париж спустя год пришлось брать на бис. Уже не так степенно. Без Александра союзников там никто не ждал. Начались типичные евро-скандалы и поножовщина. Веллингтон отдыхавшему в сторонке (но неподалёку) Александру прислал покорнейшую просьбу прибыть в столицу и разобраться с «запутанностью дел». Александр приехал. Распутал узел, который сам же и завязал всем на зависть.

Так что покумекать и втиснуть на своё законное первое место «взятие Парижа» стоило бы, если уж вообще в наше время говорить о взятиях. Но для советских и постсоветских историков те дела – это серпом по. Привыкшие к штурмам Берлина и Бердянска оценивают культ победы величиной жертв. А тут – говорильня какая-то.