Ровно 175 лет назад, 24 января 1848 года, плотник Джеймс Маршалл, подрядившийся строить на калифорнийской реке Сакраменто лесопилку с водяным приводом для местного торговца древесиной Джона Саттера, увидел на дне реки желтые камешки с металлическим блеском.

Подняв их из воды, он понял, что это золото. Пройдя вдоль берега, Маршалл набрал полную пригоршню мелких самородков, стоивших столько, сколько он не заработал бы плотницким ремеслом за несколько лет.

Он рассказал о находке Саттону, который купил самородки, взяв с Маршалла клятву никому не рассказывать о его находке, а потом послал своего агента Чарльза Беннета к полковнику Мейсону — верховному комиссару США в Калифорнии, чтобы оформить право собственности на золотоносный участок реки. Но Беннет проболтался и уже в марте об открытии золотых россыпей на Сакраменто знал весь городок Сан-Франциско.

Но наземной связи между Калифорнией и «цивилизованными» восточными штатами тогда еще не было. Путь в три тысячи километров проходил по глухому бездорожью, населенному полудикими индейцами, которые рассматривали чужаков как источник пополнения своих коллекций скальпов. А морской маршрут протяженностью 25 тысяч километров в обход Южной Америки занимал примерно четыре месяца. Поэтому в Нью-Йорке только в августе узнали о том, что в Калифорнии золото буквально валяется под ногами.

Когда 19 августа об этом написала газета «Нью-Йорк Херальд», ее сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сотни тысяч человек из США и других стран наперегонки друг с другом устремились к «золотой реке» в погоне за желтым дьяволом. Так началась первая в мировой истории великая калифорнийская золотая лихорадка, сказочно обогатившая немногих ее участников, но погубившая гораздо больше тех, кому не повезло.

Неизвестно, сколько людей отправилось в эту гонку и погибло в пути, но до Калифорнии за четыре года добралось примерно 300 тысяч граждан США, а также — латиноамериканцев, испанцев, китайцев, британцев, австралийцев, французов, итальянцев, немцев, филиппинцев и даже турок. Обманчивый блеск «легкого золота» манил всех.

Однако население Калифорнии увеличилось не на 300 тысяч, а гораздо меньше, поскольку золотая лихорадка сопровождалась массовым истреблением переселенцами местных индейцев, чтобы зачистить от них районы золотодобычи. С 1845 по 1855 год коренное население штата сократилось втрое — со 150 до 50 тысяч человек. Примерно 16 тысяч индейцев были просто убиты, а еще более 80 тысяч умерли от голода из-за того, что добытчики захватили их охотничьи и рыболовные угодья, служившие для аборигенов единственным источником пропитания.

Но гибли не только индейцы. В разгар золотой лихорадки в Калифорнии не было ни судебной системы, ни полиции, ни законов, зато процветал вооруженный разбой. Все конфликты по поводу золотоносных участков решались ножами, саблями и револьверами, а «удачливые» старатели зачастую не довозили свою добычу до скупщиков, поскольку по пути их убивали бандиты.

И тем не менее, за первые пять лет этой эпопеи, пока не закончилось легкодоступное «верховое» золото и не пришлось переходить к индустриальным методам добычи, старатели собрали в реках, ручьях и прибрежных песках более 370 тонн желтого металла на общую сумму в 18 миллиардов долларов по нынешним ценам. Это сделало недавно завоеванную у Мексики Калифорнию самым богатым штатом, где торговцы, бармены, проститутки и карточные шулеры за день зарабатывали столько, сколько в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии — за год.

А население Сан-Франциско за два года выросло в 35 раз, с одной тысячи до 35 тысяч человек. В нем открылся театр, множество магазинов, отелей, баров, казино и началось издание газеты «Золотой век». Там же открыл свою швейную фабрику изобретатель джинсов Леви Стросс, сказочно разбогатевший на снабжении старателей прочными хлопковыми штанами и комбинезонами с большими карманами и укрепленными заклепками двойными швами.

Правда в 1851 году этот «скороспелый Вавилон» с хаотичной деревянной застройкой полностью сгорел в грандиозном пожаре, в котором погибло несколько тысяч его обитателей, но уже через пару лет он был отстроен заново. Да, что ни говори, романтичное было время. А вы, если бы вам предоставилась такая возможность, хотели бы попытать счастья в золотой лихорадке? Понятно, что вопрос — чисто абстрактный, поскольку те времена давно ушли.