Дело было в лихие годы. Я только начинала работать. Времена «стрелок», разборок и других интересных вещей.

Вечер в клинике выдался на редкость тихим и скучным. Я сидела заполняя карты и сводя остатки по аптеке. Трудовыебудни как они есть. Вдруг визг тормозов, свет фар в окна и вся парковка заполнена большими и страшными машинами. Из этих машин начинают выгружаться столь же страшные мужчины, все похожие друг на друга, как близнецы. Выстраиваются в ряд, передний держит в руках нечто. Перед ним распахиваются дверь клиники и я вижу что на руках он держит почти труп собаки. Далее монолог в бледную меня:

«Мы, это… По делам серьезным ехали. А тут он. Прям под колеса. Я по тормозам. А он под колесо. Мы вышли. И вот… Лепила, сделай что нибудь! Никак нельзя чтоб он умер. Плохо будет» Во время этого потока речи я сумела рассмотреть что все мужчины вооружены, и далеко не интеллектом.

Из этого потока предложений я смогла вычленить что плохо будет мне, если вот этот комок мяса и костей умрет. Нацепив на лицо милую улыбку, я уверила группу мужчин, что всё будет отлично и сегодня никто не умрёт. И унеслась в ординаторскую. Надо сказать, что я совсем не ортопед. Не люблю эту часть профессии, и потому на подработке у меня был по вызову детский хирург-ортопед по имени Иван. Он был крайне удивлен, когда я разбудила его и потребовала немедленно ехать спасать мою жизнь. Приехав и осмотрев разбитого кобелька, и рассмотрев «владельцев», Ванечка грустно изрек: «Нам пиздец… Но мы выкрутимся… Хоть и не представляю как...»

5 часов в операционной мы собирали собаку-Франкенштейна. Спицы в двух лапах, проволока в челюсти, ушивание рваных ран, периодическое выдергивание не желающего жить пса с того света.

Когда мы убедились что пёс не собирается к праотцам, я нацепила на лицо самую благодушную улыбку и пошла сообщать «владельцам», что сейчас всё хорошо и теперь остается только ждать как организм отреагирует на вмешательство. Серьезные люди внимательно выслушали, кинули на стол «котлету» денег и уехали. Мы с Ванечкой дерябнули бутылку коньяка и радовались жизни, я ещё грустила что появился очередной никому не нужный пес, который будет нуждаться в уходе.

Проверив утром нового пациента, я была приятно удивлена тем, что он жив и даже в сознании. Проведя необходимые процедуры я пошла вести прием. В середине дня в дверь вежливо постучали и на разрешение войти, в кабинет протиснулось два метра безобразия- один из вчерашних «владельцев» «Лепила, шеф сказал чтоб написали чо собаке надо. Мы, типа виноваты. Надо чтобы все по-честному было» Лепила выпучила глаза и быстро написала на бумажке необходимые препараты и питание, в том числе говядина и творог.

Часа через два «владелец» появился снова с коробкой препаратов и двумя аллюминиевыми поддонами, в одном был творог, во втором говяжий фарш. «Это что?!» Тыкая дрожащим пальцем в поддоны, поинтересовалась я,«Творог и мясо» кратко ответили мне. На стол снова шлепнулась котлета денег, 10 кило творога и 10 кило мяса для маленького кобелька! Так продолжалось почти неделю. Мясом и творогом поправлял здоровье не только пациент, но и вся передержка. Кобелек начал учиться передвигаться самостоятельно и стало понятно, что инвалид из него не получился, хотя мы его и назвали Самоделкин.

Кобелишко оказался страшненьким и все были убеждены что новых владельцев мы ему никогда не найдём. В один из приездов его«владельцев» я не выдержала и спросила не хотят ли они усыновить мальчонку, потому как в клинике ему больше делать нечего, а вот хозяйская забота и любовь ему только на пользу пойдут. На следующий день братки приехали в полном составе и торжественно забрали Самоделкина домой. Дома его назвали Брюсом и за год умудрились из забитого уличного дворняги, размером чуть больше тапка, сделать самоуверенное, разбалованное существо. У Брюса-Самоделкина осталась одна проблема: травма мочевого привела к энурезу, но в новой семье это никого не беспокоило. Он точно знал как и под какую машину прыгать.

© Marianna Karaeva