В ноябре ночи длинные. Длинные и бессонные. Ветер в окно ломится, вот-вот стекло разобьет… А на потолке – трещина. И, хоть в темноте ее не видно, факт остается фактом – она там есть, тягучая и извилистая, словно змея… Наталья зажмурила глаза.
Уж лучше бы зимняя вьюга, чем эта слякотная мерзость. Вьюга романтичнее, под вьюгу мечтать хорошо. А под мерзость и мысли мерзкие… Мысли, как грязные тряпки, всю голову облепили… Гнать их из головы, гнать! Но не гонятся, сидят цепко. Позорные мысли, стыдные...

Наталья думала о жизни. Вернее, об изменениях в ней. Быть нищим, конечно, нелегко. Но терпимо.
При одном условии: что все вокруг тоже нищие. Когда ты сидишь на старом табурете и держишь в руках щербатую чашку, а напротив тебя с такой же чашкой сидит твоя закадычная подруга и жалуется на мужа-пьяницу. А ты вытираешь ей слезы и обещаешь, что все наладится, все устроится. Или когда другая подруга не может пресловутую личную жизнь устроить, по квартирам да по углам мыкается, счастья ждет – дождаться не может...
Подруг у Натальи было две: та, что с пьяницей — Галка Малиновская, а та, которая по квартирам и по углам – Лариска Воронюк. Малина и Ворона.
Малина когда-то была красавицей.

А ее муж Леха когда-то был гусаром. Щедрым, расточительным — гуляй, губерния! Конечно, можно быть расточительным, если папа — директор завода. Свадьбу громкую справили, детей нарожали.
Малина рассчитывала, что Леха, как и папа, крупным человеком станет. Да только под большим деревом ничего не растет. Папа состарился, завод зачах, остановился.
Галкин Леха из гусара переквалифицировался в ворошиловского стрелка. Стрелял сигареты, деньги, выпивку. Не мужик, а двуглавый орел: одна голова смотрит, где наливают, другая – где похмеляют. А Галкина красота полностью вышла. Ногти обкусанные, брови в кучку, глаза набрякшие – вот и вся Галка. Палец покажи – расплачется.
У Вороны отродясь красоты никакой не было. Ворона – мастер спорта по академической гребле. Косая сажень в плечах. Фигура — как у льва, а характер заячий, всего боится, всего стыдится. Особенно себя… Лариска Ворона работала вместе с Натальей в техникуме электрификации.
Наталья в бухгалтерии, а Ворона преподавателем. Весь педколлектив Вороне сочувствие проявлял, женихов подсылали по-товарищески, да только все мимо. Двадцать лет – Ворона одна, двадцать пять – Ворона одна, тридцать – Ворона одна, тридцать пять – Ворона одна...
Малина считала, что одной все равно лучше, чем со спившимся гусаром.
— Представляете, девчонки, мой вчера трезвый явился. Стеклышком. Апельсины даже принес. Мы спать легли, свет потушили, я и спрашиваю: Леш, а у меня челка есть?
Он мне: ты че, дура, сама не помнишь? Я говорю, что я-то помню, а вот ты, интересно, знаешь, как я выгляжу? Так он и не угадал — сказал, есть челка… Промахнулся. Уже третий год волосы назад зачесываю...
— Знаешь, Галка, может, он просто устал? Видишь, пришел же трезвый, а ты ему сразу шпильки под ребра втыкаешь.
— От чего устал? Стакан поднимать?
— Хрен с ней, с челкой. Гибче будь. Дай ему шанс. Все образуется, все поправится...
— А со мной очередной Мики-Маус знакомился. С тюльпанчиком. Культурный, на „Вы”. Аудитор. Интеллигенция, блин. Посидел-поговорил...
— Ух ты! И о чем говорили?
— Я не говорила. Он говорил. Про аудит
— Ну! Чего ж дальше? Рассказывай давай!
— Я и рассказываю — посидел-поговорил...
— Не тяни, Лариска!
— А потом встает и пиджачок застегивает: спасибо за прекрасный вечер.
— И что, все?
— Ага. Все. Колени ему мои не понравились. Вы зна-а-а-аете, для меня самое ва-а-ажное в женщине – это колени. Они должны быть кру-у-углые и теплые. А у Вас колени острые...
— Боже. Гадость какая. Шизофреник. А он их трогал, колени твои?
— Не трогал. Он визуалист. Глазами воспринимает
— Импотент он замаскированный, а не визуалист! Че ж ты ему по морде-то не дала? Тюльпанчиком?
— Каждому из них по морде давать – рука заболит...
Получалось так: подруги жаловались Наталье. А самой Наталье вроде и не на что жаловаться было. Собственный муж-неудачник Витя на фоне Галкиного алкаша и Ларискиного Мики-Мауса смотрелся просто офигенно.
Витя готовил печеную картошку „по-пионерски” и тер на терке свеклу. Это называлось салат „Огонек”. Было вкусно, хоть и дешево. Малина с Вороной хвалили и, наверное, завидовали. Наталья великодушно прощала им зависть, потому что была мудрой. Как Далай-Лама. И доброй, как мать Тереза из Калькутты. Малине всегда с собой несколько печеных картофелин заворачивала – чтоб дети тоже поужинали.
***
Доброта и мудрость помогали жить. А потом все как будто поменялось: Наталья все та же, а все вокруг другое. Все мешает, все раздражает. Трещина эта змеиная, так и прет из нее нищета. Квартира на последнем этаже, выше – только небо. Кому на трещину пожаловаться? Разве что Господу Богу...
Наталья за Ворону переживала по-серьезному: кто ж в такое создание влюбится? Ну разве что чудо случится.
И случилось.
Влюбился.
Итальянский бизнесмен с денежной фамилией Дельбоно. Ворона расцвела, распустилась пышным цветом. Белье себе кружевное купила. При воспоминании о белье Наталья хмыкнула – трудно представить Ворону в пеньюаре. Не просто трудно, а невозможно. Девушка с веслом...
Наталья прислушивалась к ветру. На улице слякотно, и на душе – не лучше. Ворона зашла в бухгалтерию, рассказать, как они с Дельбоно выходные провели. И в музее современного искусства побывали, и в ресторане рагу из барашка ели, и духи он ей подарил.
Бухгалтерши слушали, затаив дыхание. Слушала и Наталья. А потом плечом дернула: баранина? Как ее жрать можно? Она ж перхотью воняет… Ворона не обиделась, а бухгалтерши переглянулись. Вот ведь паршиво как. Дура она, Ворона, простых вещей не понимает.
Дельбоно поматросит и бросит. Ну, потянуло дядьку на экзотику. Красивыми бабами обожрался, захотелось пловчиху с веслом. Что он, совсем извращенец, всю оствшуюся жизнь на Ворону тратить? Уедет в свою Италию, а она страдать будет. Несправедливо. За подругу, зайчиху наивную, обидно.
Наталья позвонила Малине:
— Что делать будем? Как Лариску спасать?
Малина дурочкой прикинулась:
— От чего спасать?
— От Дельбоно. Бросит ведь, продинамит!
— Не бросит. Визу гостевую оформляет. Хочет ей дом показать, с родственниками познакомить
— А как же работа?
— Наташка, ну ты чего? Без работы обойдется. Дельбоно ж не бомж какой-нибудь, а богатый человек.
Все ясно. Малина равнодушная и бессердечная. Ей чужое горе по фиг. Только о своем бухарике думать умеет. А богатые заграничные мужики – все жлобы. Посадит итальяшка Ворону у себя в доме, даст мелочь на карманные расходы, и чеки будет проверять. Кукурузу в салате пересчитывать.
— Знаешь, Наташ, я давно хотела тебе рассказать, да сглазить боялась. Леха мой завязал. Вторая неделя уже пошла...
Наталья потерла грудь. Вроде бы все по-прежнему осталось, а не до конца. Получается, ни мудрость, ни доброта уже никому не нужны. Греть и ободрять некого. И стыдно, стыдно безумно – за себя, за мысли злые. Хотя кто знает, что оно будет?
Алкоголики – народ непредсказуемый. Возьмет и развяжет. Вот тогда Галка брови в кучку соберет и снова прибежит на огонек. А Лариска… Языковой барьер – раз, внешность – два, возраст – три. В тридцать семь не рожают. Завоет она волком в Италии. А однажды не выдержит, соберет чеки, швырнет ими мужу в лицо. Толкнет плечом входную дверь...
***
— Не спишь?
— Не сплю.
— Мешает что-то?
— Да. Трещина на потолке.
— Так она ж там всегда была...
— Была всегда. А мешает сейчас.
— Ничего страшного. Надо купить шпаклевку и поправить. Да и стены заодно покрасить
— Можно и покрасить… В какой цвет?
— В такой, как ты любишь.
— А какой я люблю?
— Желтый, солнечный. Жизнерадостный такой
Наталья подумала, что и в кухне можно тоже освежить. И чашки новые купить вместо щербатых – невелики расходы.
И пожить, в конце-концов, для себя, а не для подруг.
— Слушай, Витя, я у тебя хотела одну вещь спросить: у меня есть челка?
— Есть.
— Почему ты не удивляешься, что я спрашиваю?
— Чего удивляться? Нормальный вопрос.
— А что у меня еще есть?
— Много чего. Родинка за ухом. Ямочка на щеке. Шрам от аппендицита...
Виктор перечислял… Наталья взяла его ладонь и положила себе на лоб. Там, где снаружи челка, а внутри – грязные тряпки.
— А колени у меня какие?
— Классные. Гладкие...
— А ты меня не бросишь?
— Не дождешься...
Кухню можно за два дня привести в порядок. А там заодно и коридор...„Господи, и зачем мне чужая жизнь? Свою бы не прозевать!” Стало легче дышать. Длинная ноябрьская ночь заканчивалась, рассвет коснулся потолка.
***
В квартире на последнем этаже было тепло и спокойно. Двое людей спали, обнявшись.
Над ними еле заметно улыбалась трещина...

©Анна Прудская