«До революции 1905 года, – писал Л. Троцкий, – революционное движение финансировалось либо буржуазией, либо радикальной интеллигенцией». Это даже считалось признаком хорошего тона.

Красин для пополнения партийной кассы обложил данью все оппозиционные слои российского общества. Инженеры, адвокаты, врачи, чиновники, некоторые банкиры регулярно выплачивали его агентам небольшие суммы, зачастую от 5 до 25 рублей ежемесячно. Среди жертвователей довольно значительных сумм, от 10 тыс. рублей и выше, были известные писатели М. Горький и Н. Г. Гарин-Михайловский, сын богатого предпринимателя доктор И. Г. Симонов и даже сторонники журнала «Освобождение», издававшегося за границей П. Струве.

На эти деньги были открыты и первая легальная большевистская газета «Новая жизнь», издательницей которой по предложению М. Горького стала М. Андреева, и легальная типография товарищества «Дело», одним их владельцев которой была С. Б. Лушникова – сестра Л. Красина.

Я только позволю себе обратить внимание, что жертвователи на дело революции стали выстраиваться в очередь именно к Леониду Борисовичу аккурат после визита в Баку влиятельного британского предпринимателя Лесли Уркварта, с которым до конца дней у Красина останутся теплые личные отношения (Про деловые пока умолчим).

Однако факт остается фактом — после Баку Красин становится главным поставщиком наличных средств ко двору товарища Ленина, проявляя в этом деле незаурядную сноровку и завидную деловую хватку. Кроме указанных Троцким поголовных сборов средств с мятущейся интеллигенции и купечества, а также растиражированной кинематографом трагической истории Морозова, были еще такие нестандартные попытки финансирования революции, как:

1. Свадебная афера, в ходе которой в кассу большевиков перекочевало наследство мебельного фабриканта Шмита,

2. Изготовление и продажа бомб товарищам по борьбе — эсерам, за что те отвалили Леониду Борисовичу половину добычи от ограбления в Фонарном переулке — почти 200 000 рублей.

3. Изготовление фальшивых трехрублевок

4. Попытка ограбления банка в Берлине (Исполнитель — Камо)

Последние две аферы не удались, и тут товарищи показали зубы. Владимир Ильич высказал свое неудовольствие — жизнь в Германии и Швейцарии дорогая. Требует много средства, а эти плебеи позволяют себе провалы гешефтов, прибыль от которых политэмигранты мысленно не только получили, но и поделили и даже потратили.

В отличие от Красина Ленин не умел доставать деньги, но очень хотел их контролировать. Он изошел желчью, узнав, что Красин и Горький профинансировали партийную школу на Капри. А когда в феврале 1909 года Владимир Ильич узнал, что часть из 200 000 рублей партийной кассы может уйти не на его проекты, а на «оппортунистические» течения, обвинил Красина в растрате партийных денег.

Именно тогда Ленин назвал Красина «мастером посулы давать и очки втирать». Одним словом, Ленин Красина послал и Красин пошел. Совсем. С этого времени он вообще больше не занимается революцией, а переходит в «проклятые капиталисты», поступая на службу в компанию «Сименс-Гальске». Прекрасный инженер, свободно владеющий немецким, французским, несколько хуже английским языками, он быстро сделал карьеру. И в 1912 году вновь и вполне легально вернулся в Россию.

На сей раз как глава московского, а затем общероссийского филиала немецкой фирмы. Этому возвращению во многом, несмотря на протесты Департамента полиции, поспособствовала германская сторона. Красина принимали в свете. Этого джентльмена, всегда безукоризненно одетого, обожали дамы в московских салонах. Уже были забыты ленинские обвинения в его адрес – это произошло после освобождения из тюрьмы Камо, – но отношения Ленина и его соратников с Красиным испортились навсегда.

Уже весной 1917 года, после Февральской революции, Красин дважды принимал Ленина в своем рабочем кабинете и оба раза отказался от сотрудничества с большевиками, а Октябрьский переворот вообще назвал «хулиганством». Ленин после этого констатировал: «На Красине надо поставить крест. Порченый большевик». Тем не менее, когда понадобилось, от услуг этого «порченого» Ленин не отказался.

Однако вернемся к Красину в первые дни революции. Собеседник Леонида Борисовича тех месяцев Георгий Исецкий записал его слова в конце 1917 года. «Ставка на немедленный социализм — утопия, доведенная до Геркулесовых столпов глупости! Нет, ты подумай только, они все с ума сошли с Лениным вместе! Забыто все, что проповедовали социал-демократы, забыты законы естественной эволюции, забыты все наши нападки и предостережения от попыток творить социалистические эксперименты в современных условиях, наши указания об опасности их для народа, всё, всё забыто! Людьми овладело форменное безумие: ломают всё, всё реквизируют, а товары гниют, промышленность останавливается […] А Ленин… да, впрочем, ты увидишь его: он стал совсем невменяем, это один сплошной бред! И это ставка не только на социализм в России, нет, но и на мировую революцию под тем же углом социализма! Ну, остальные, которые около него, ходят перед ним на задних лапках, слова поперек не смеют сказать, и, в сущности, мы дожили до самого форменного самодержавия».

Наконец Красин соблазнился должностью народного комиссара торговли и промышленности. Ничего, что его начальником стал человек, который, по словам Красина, «то высказывает здравые мысли, то ляпнет что-нибудь вроде проекта замены старых денег новыми» (письмо жене от 31 мая 1918 года). Опытному управленцу была очевидна недееспособность Совнаркома: «И грех, и смех, греха, впрочем, больше, так как разрушаются последние остатки экономического и производственного аппарата…» (16 декабря 1918 года).

А вот уже народный комиссар внешней торговли РСФСР в сентябре 1922 года, Леонид Борисович, оценивая ортодоксальных соратников, писал жене в Италию: «Дела тут у нас настолько серьезно становятся, что я подумываю об уходе с этой работы совсем: слишком велико непонимание руководящих сфер и их неделовитость, так что буквально опускаются руки».

8 октября эмоции выплеснулись еще более бурно: «Все труды, работа, энергия, талант пропали даром, и небольшое количество ослов и болванов (это он про соратников из Совнаркома — С.В.) разрушило всю мою работу с такой же легкостью, с какой мальчишка одним ударом разрывает тонкое плетение паука».

В письме от 8 октября Красин, казалось, обрубал все карьерные концы: «Планы мои от активной работы отойти, поучить англ. язык и, может быть, написать кое-что. К весне буду стараться частным лицом попасть в Америку, прочесть там несколько лекций, а дальше уже будет видно, что и где делать».

С точки зрения товарищей по партии, кадровая политика Красина была его явной «недоработкой», не раз вызывавшей серьезное раздражение в инстанциях самого высокого уровня. Не единожды он спасал от, казалось бы, неминуемого расстрела арестованных Чрезвычайной Комиссией высококлассных специалистов. Достаточно вспомнить историю освобождения Д. Зернова — профессора Петроградского технологического института. Или группы инженеров, работавших на строительстве Волховской и Свирской гидроэлектростанций.

Именно Красиным был принят на работу бывший миллионер Алексей Монисов, впоследствии вскрывший вопиющие факты коррупции, казнокрадства и самого банального воровства как в Государственном хранилище ценностей, так и в целом ряде других государственных учреждений. Ну, и как тут не возмущаться «классово чуждыми элементами», проникшими в святая святых государственного аппарата — ревизорские органы — и подло ловящих за руку дорвавшихся до халявы товарищей.

Такое, разумеется, нельзя было простить. Но Красин свалил в Англию и возвращаться в СССР отказывался наотрез. В результате полпред СССР в Великобритании Леонид Борисович Красин скончался от паралича сердца 24 ноября 1926 года в Лондоне.