Я помню этот маленький конверт, перевязанный синей ленточкой. Мамы не было дома три дня. Когда вернулась, они приехали с отцом. И принесли в руках сверток. Оба были уставшие, но счастливые.

В тот же вечер мы набрали ванну. Пока мама ковырялась с шампунями, отец распеленал «кулек» и положил его на ладонь. Забавно – он почти целиком на ней уместился! Но стоило опустить его в воду, как этот небольшой кусочек радости резко скуксился и заплакал.

Я с интересом наблюдал за происходящим, путаясь под ногами родителей. Но тут понял, что надо помочь. Как-то развеселить парнишку. Хотел его пощекотать – как щекочут котят и щенков. За маленькое, розовое пузико. Протянул руку, оттопырив указательный палец. И тут… Он словно от отчаяния, как за последний шанс в короткой жизни, схватился за мой палец своими мелкими ладошками – размером чуть больше, чем лапка кота. И сжал так крепко-крепко, как только мог.

Я знаю — младенцы не улыбаются. Но готов биться об заклад – он тогда улыбнулся. Успокоился. И перестал плакать.

Так в моей жизни появился младший брат.

***

Говорят, я был трудным ребенком. Плохо учился, регулярно прогуливал школу. Один раз вовсе убежал на вокзал — хотел сесть на поезд, уехать к отцу. К родному отцу – не к маминому мужу.

Она ушла от него за два года до этого. И я никак не понимал – почему? Мой папа был нормальным мужиком – не пил, маму не бил, работал слесарем в местном ЖЭКе… Но было это в одной из союзных республик, причем – не в самом крупном городе. Маме всегда хотелось большего. Хотелось в столицу. Как-то она уехала на море по путевке с работы. Одна. И там познакомилась с дядей Мишей. Когда вернулась, то спустя два месяца собрала вещи, схватила подмышку меня – и отправилась на вокзал. Еще двумя днями позже мы были в Москве, где я и остался. Уже с новой семьей. И с ощущением рухнувшего мира…

Наверное, поэтому я так себя вел. Вроде как в знак протеста.

С вокзала меня, кстати, вернули. Поймала милиция.

С рождением Мишки все изменилось. В тот самый момент, как он схватил меня за палец, боясь утонуть в теплой ванне, я словно осознал – теперь в этом мире есть кто-то, кто на меня очень сильно рассчитывает. Кого я должен защищать. Оберегать, как старший брат, всеми доступными средствами.

Мне было всего 10 лет, но я почувствовал себя очень взрослым. И даже отношение к отчиму тогда серьезно сменилось. Он никогда не повышал на меня голос. Тем более – не поднимал руку. Мама могла – не раз и ругала, и била. Но он всегда старался меня защищать. Делал со мной уроки, дарил игрушки. Водил на футбол. И ничего не требовал взамен – только просил называть его «папой». А я не мог. Так и звал «дядей Мишей». Пока не появился младший брат.
Возможно, в тот момент я осознал, что мы – семья. Да и родной отец уже долгое время не проявлял ко мне большого интереса. Звонил два раза в год — на Новый год и день рождения. На письма отвечал через раз. Его жизнь тоже двигалась дальше. Я был маленький, но понимал – мне в ней места нет. Тем более, нас разделяло почти 2000 км.

А мелкий Мишка – вот он, под боком. Сопит, пускает пузыри в своей кроватке. И я слежу за ним вполглаза, пока мама и папа (теперь уже – папа) пытаются уснуть в своей комнате.

***

Родители пахали без продыху. Уже шла перестройка, страна рушилась, и стоял простой выбор – либо тебя погребет под обломками, либо выплывешь в новую жизнь. Отец и мать делали все, чтобы сработал второй вариант. Позже это окупится. Пока же с Мишкой сидел только я.

И мне нравилось!

Мне нравилось с ним заниматься. Чертить на восковой доске простейшие примеры и просить их решать. Заставлять вызубрить наизусть все европейские столицы – задолго до того, как он пошел в школу. Лепить фигурки из глины в деревне у бабушки, куда нас отвозили на лето. Ходить с ним на рыбалку на ставок. И читать ему книжки – про Чиполлино, Незнайку, Волшебника Изумрудного города…

Мы спали в одной комнате, на общем диване. Когда Мишка был маленький, очень боялся темноты. Долго не мог заснуть, прислушиваясь к каждому шороху. И чтобы его успокоить, я выдумал «бяку» и «буку». Складывал руки в кулак, оттопырив два пальца – средний и указательный. Получались такие «букашки». И разыгрывал сценки, где добрая «бука» всегда побеждала очень вредную «бяку».

Мишка смеялся, отвлекался, успокаивался. И засыпал.

Еще была игра – борьба за горбушку. Когда я забирал его со школы, мы всегда покупали батон. Свежий, только с завода – уже не теплый, но хрустящий и все еще восхитительно вкусно пахнущий! Ну как не съесть горбушку? Каждый мальчишка знает – это самое вкусное! В итоге первую всегда ел я – на правах старшего «по званию». А вот вторую мы разыгрывали дома. По простым правилам – надо было бороться. Кто окажется сверху и коснется своим лбом лба соперника – тот и выиграл. Конечно, у Мишки тогда не было шансов – все же, 10 лет разницы. Но я старательно ему поддавался. Только грамотно — через раз. Чтобы не понял, что все время подыгрываю. А чтобы думал, что сам победил.

И эти призовые горбушки он потом уплетал с такой скоростью – за ушами свистело! И выражение мальчишеского счастья на его бледном, лопоухом лице было не передать.

***

Когда мне было 18 лет, ему исполнилось 8. И я сделал брату подарок – отдал свою коллекцию машинок. Советских коллекционных моделей в масштабе 1:43 – всякие «Волги», «Москвичи» и «Жигули» в разных цветах и вариациях (почтовые, полицейские, аэродромные и т.д.). Всего – 32 штуки. Он-то всегда на них смотрел, облизываясь. Но родители ему не дарили. Машинки стоили недешево, а он – еще маленький. Не оценит, сломает… Мне же отец старался покупать – раз в два-три месяца так точно. Но в 18 лет тебя больше волнуют девчонки и пьянки с друзьями, предстоящая армия и институт. А не какие-то машинки. И я без сожаления отдал их Мишке. С одним условием – чтобы берег.

И он берег.

Потом всякое было.

Родители все так же пахали на работе, налаживая бизнес. А я по-прежнему возился с «мелюзгой». Вместо прогулок с девушкой в парке – делай с Мишкой уроки. Вместо посиделок во дворе под гитару – ложись с ним спать, а то он не уснет… Это бесило. Порой очень жестко. Я мог и дать ему пинка. И отвесить затрещину. Мог разорвать его тетрадь с черновиком домашки из-за мелкой ошибки. Мог наорать за непомытую тарелку или соринку на ковре, которую он не схватил пылесосом (угадайте, кто в этот период делал всю работу по дому?).

Нет, Мишка никогда мне этого не вспоминал. Но я знаю, что он обижался. И сильно. Просто держал все в себе. Родителям не жаловался. И мне потом не предъявлял – даже когда мы стали старше.

Но мне очень стыдно, что я так себя вел в это время.

***

Когда Мишка заканчивал школу, был конец 90-х. Я жил отдельно – снял квартиру, купил машину. У меня были деньги – немного, но все же. И был уже какой-то опыт в жизни – расставания с девушками, непонятки с «друзьями», которых с считал довольно близкими, но которые подводили в сложных жизненных ситуациях. Наверное, примерно в тот момент я понял, что никого роднее брата у меня нет.

Тем более, что отношения с родителями тоже не ладились. Но это – другая история.

Мы снова стали очень близки.

Мне нравилось «погружать» его во «взрослую жизнь». Первая сигарета, первое пиво, первая пьянка во «взрослой компании» — все это в жизни Мишки прошло через меня. Я научил его водить машину на своем стареньком «Форде» и очень гордился, когда он с первого раза сдал на права. Мы часто тусовались в родительской квартире, когда они были на даче. Могли сидеть на кухне, пить портвейн до утра (до обнимания с белым другом в туалете), попутно обсуждая девчонок. И так же часто тусовались на даче, когда родители были в Москве – зазывая знакомых подружек из соседних поселков, чтобы позажиматься вечерком у камина. В те моменты я забывал, что мне так-то под 30, а Мишке – нет еще 20-ти. Это было шикарное время!

Кто хочет бросить меня в камень, мол, подавал плохой пример – да пожалуйста! Но каждый нормальный поймет, что подобное в жизни мальчишки – бесценно. Лучше бухнуть и покурить со старшим братом, чем в непонятной дворовой компании… Тем более, это не входило в привычку. Мишка по жизни, кстати, не курил. И не любил пить ничего, что крепче пива.

Я видел, как он становится взрослым. Как он женился на Наташке – своей однокурснице, с которой встречался с 18 лет. Как родились их дочки – Светка и Ирка. Как он устроился на работу, начав неплохо зарабатывать в торговой компании. Как первый раз улетел в США – ему тогда только исполнилось 23 года. Мишка в принципе много ездил по миру. Но каждый раз, как возвращался, всегда звонил мне – я жил рядом. И мы встречались, пили пиво на лавочке летом или в подъезде – зимой. И он всегда дарил пивную кружку – с названием города, откуда приехал. Так повелось с его первой командировки, когда он спросил: «Серый, что привезти?». И я ответил: «Все привозят мне кружки».

На самом деле, их никто не привозил.

За 8 лет таких кружек набралось полсотни. И почти все из них – от Мишки. По сути, вся моя коллекция была его коллекцией. Он, конечно, про это все знал. Но никогда на это не указывал. Зато зародилась традиция – встречаясь с братом, мы разливали пиво в эти кружки. Смотрели на их стройные ряды на полках кухни в моей новой квартире. Выбирали. И говорили что-то вроде:

— Я сегодня из Мюнхена!
— А я – из Белграда!

И пили. Много пили. И разговаривали.

В какой-то момент у меня был сложный период. С женой развелся. На работе – проблемы. Умер родной отец. Я сам-то по себе весьма угрюмый человек, а тут – совсем тошно. Мишка всегда приезжал — по звонку, без звонка… Просто чувствовал – он мне нужен. Выслушивал. Что-то советовал. Кивал. Поддакивал. И если ничего не помогало, то, сидя рядом, пинал меня плечом в плечо. И говорил: «Не будь бякой. Ты – бука! Ты всегда победишь».

Не знаю почему и как, но меня улыбало. Становилось значительно легче.

***

Мишки не стало, когда ему было 30. Просто пришел с работы, сел в кресло – и умер. Остановилось сердце. «Так бывает», — сказали врачи.

Даже во время похоронной суеты меня не отпускала мысль: «Как так?». Ладно вот я – угрюмый, замкнутый в себе, немного депрессивный, с не сложившейся личной жизнью. Но почему Мишка? Ведь он-то был душой любой компании! Успешный. Позитивный. С отличным чувством юмора. Жизнь била из него ключом! А как он любил жену и двух дочек…

Может, поэтому так рано и сгорел?

Помню, как на девятый день, после обеда, Наташка – его жена – отвела меня в его кабинет. И показала на стеллаж – дорогой, застекленный. Там были те машинки, которые я ему подарил. Ровно те самые 32 штуки. Конечно, я и раньше его видел. Видел, с какой заботой Мишка этот стеллаж оберегает. Не подпускал к машинкам никого – включая собственных дочек. Пыль протирал беличьей кисточкой для рисования.

— Сереж, я думаю — забери. Миша так и хотел бы, — сказала Наташа.

С тех прошло 10 лет. Стеллаж с машинками стоит в моей квартире. Не знаю, из чего их делали, из какого металла отлили, но со временем он превратился в труху. Возьмешь модель в руку – и она рассыпается. Уж как я аккуратно их тогда перевозил, а все равно пару испортил – потом бережно склеивал. Сейчас же даже пыль не протираю – благо, стеллаж закрыт со всех сторон, и ее не так много.

Боюсь, рассыпятся. Как рассыпаются воспоминания.

***

Сейчас я часто езжу к брату. Почти каждый месяц. И, в общем, один.

Наташка снова вышла замуж и к Мишке давно не наведывалась. Я ее не виню – ей надо жить дальше. Но мы часто общаемся – остались родными людьми.

Племянницы выросли. Светке – старшей — уже 18, учится в универе. Ирка – младшая — идет в 11-й класс. Красивые, модные. От ухажеров – нет отбоя. Папу помнят и любят. Но понятно – в их возрасте свои интересы. Зачем им поездки на кладбище?

Родители ездят исправно. Только им тяжело. И возраст сказывается, да и живут в соседней области – далеко добираться. Мы встречаемся у могилки на его дне рождения, на поминках, на Радуницу. Отец осунулся, мать – давно поседела. И говорить особо не о чем. Так и сидим: в руках стопки, я курю, мама с папой вздыхают.

Куда чаще я все же приезжаю один. Так спокойнее. И даже уютнее.

Я вспоминаю о машинках, которые ему подарил. И которые мне вернулись. Вспоминаю о кружках, которые привозил Мишка. И думаю о том, что когда-то мы встретимся. И снова выберем себе по одной кружке. Нальем пивка. Поговорим. Обнимемся. И снова, если я загрущу, то он толкнет меня в плечо — и вспомнит про «бяку» и «буку».

А глядя в его светлое лицо на сером оттиске на черном памятнике я вижу те же пронзительно голубые глаза, которые смотрели мне в душу. Тогда, давно. Примерно 40 назад. Когда маленький Мишка своими ладошками впервые схватил меня за руку….

© NikeMM