Похоже, политическая и информационная войны Запада против России исчерпали свои ресурсы. И там всерьёз задумались о войне традиционной – вооружённой, огнестрельной. Только вот беда – оказывается, на Западе, пока закидывали Россию шапками и «Новичками», не следили внимательно за изменениями в военной стратегии русских. И теперь нужно понять, что она представляет собой на современном этапе.

Клоун – смешной. Но работа его – серьёзная. Генсек НАТО – клоун несмешной. И работа у него тоже серьёзная – быть несмешным клоуном.

Нынешний генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг с этой работой справляется блестяще. Только что он в очередной раз умудрился отмочить коленце, обвинив Россию в наращивании военной мощи в… Крыму и на Чёрном море.

Мы рассмотрели, – заявил он на видеоконференции глав МИД НАТО, – ситуацию с безопасностью в регионе Чёрного моря, который имеет стратегическое значение. Россия продолжает нарушать территориальную целостность Грузии и Украины. Она продолжает наращивание военной мощи в Крыму и активно развёртывает силы в Чёрном море. НАТО отвечает на это усилением своего присутствия на суше, в море и в воздухе.

В принципе, это весьма смахивает на оправдания. Ну в самом деле, всё было тихо и мирно на Чёрном море, и никто никому там не угрожал, покуда НАТО не включил в свой состав Болгарию и Румынию. Но и потом некоторое время царило спокойствие, покамест Запад не распространил свой «дранг нах Остен» на Грузию и Украину.

Правда, всё равно непонятно, с какой стати Столтенберг с гордостью идиота признаётся в усилении присутствия НАТО в регионе в ответ на нарушения Россией территориальной целостности не входящих в Североатлантический альянс Грузии и Украины. И уж тем более – в ответ на «наращивание военной мощи в Крыму» – Россией в российском же регионе.

Тираны и поклонники

Как остроумно и правильно прокомментировал это высказывание известный ЖЖ-блогер chervonec-001, «нам в ответ следует обвинить Францию в наращивании военной мощи в Париже, а США обвинить в милитаризации Мексиканского залива». И базы, базы туда – на Кубу, в Никарагуа, в Венесуэлу – можно бы добавить.

Но мы не клоуны. Не Столтенберги. Мы реалисты. Но главное, судя по опубликованному докладу британского Королевского объединённого института оборонных исследований (Royal United Services Institution, RUSI) совместно с американским центром военно-морских анализов и Институтом общественных исследований CNA, реализм постепенно приходит в наименее забубённые головушки на Западе. Или, точнее, те головушки, что поняли: как ни подстёгивай спотыкающуюся клячу политической и информационной войн против России, дальше она не повезёт. Ну хорошо, Владимир Путин – тиран. Каждое утро сардонически хохочет, глядя на закреплённый на зеркале листочек с перечёркнутыми фамилиями оппозиционеров. Но на деле-то что? Где те оппозиционеры. Одного вон попытались быстро вырастить при помощи отравления «Новичком», но так топорно и неумело всё сделали, что только вытащили лидера на Запад, как морковку из грядки, без всякой перспективы возвратить его в Россию в качестве хоть кого-нибудь. А понятие «Новичок» стало вызывать не ужас и гадливость по отношению к «тирану», а здоровый смех. Во всей этой истории единственный, кто потерял лицо, – это канцлер ФРГ Ангела Меркель. И тоже без шансов на восстановление.

Бедная бабулька! Имела шанс красиво войти в историю, а теперь останется в ней, сидючи в луже с Навальным на спине…

Наступает время стратегий?

Но это всё лирика – стали, похоже, понимать в некоторых аналитических центрах Запада, чьим головам стало холодно без давно брошенных на Россию шапок. Выяснилось, что настоящие информационные удары, которые были бы убедительны не для послушных медиа и пустоголовых бюргеров, черепа которых промыты изнутри с хлоркой и щёлочью, наносить разучились. А и те, что наносятся, исполняются Столтенбергами и Псаками, а это вызывает в России только издевательский хохот и поощряющие выкрики.

Правда, не только. Ещё загадочно улыбаются «Искандеры», куда-то улетают «Цирконы» и ворочаются в глубине морской «Посейдоны». А на столтенберговском «усилении своего присутствия» на Чёрном море тренируются русские моряки, лётчики и специалисты по радиоэлектронной борьбе. И прочие заинтересованные лица.

И вот тут, судя по докладу серьёзного аналитика Эндрю Монагана (Andrew Monaghan) «Как Москва понимает войну и военную стратегию» (How Moscow Understands War and Military Strategy), западные think tanks определились с тем, что за шапкобросанием утеряли понятие о том, как, собственно, будет воевать Россия, когда до этого дойдёт. Какую стратегию она будет проводить в жизнь и бой? Информационные бомбы русский медведь отбивает не то чтобы грациозно, но вполне эффективно. Только громкий лай преданных СМИ позволяет держать децибелы, а убери его – и кучу народа надо будет бить в вертолётах и на автострадах или отдавать под суд и за «Боинг» в Донбассе, и за хлорные фейки в Сирии, и за Скрипалей, и за Навального… А воевать-то как?

Чтобы понять это, надо понять, какой стратегии будет придерживаться в войне Москва. А это не так-то просто.

Как думает воевать Москва

Оказывается, говорится в докладе, в России шли постоянные дебаты об изменении характера войны. Честь Монагану делает действительно умелый, хотя и беглый разбор столкновения двух довоенных стратегий – маршала Тухачевского и генерала Свечина. Первый отстаивал наступательную, агрессивную, проникающую, нацеленную на то, чтобы «уничтожить первый эшелон вражеских войск, дезорганизовать мобилизацию противника, уничтожить его жизненно важные центры власти». Второй же, по Монагану, «оспаривал идею стратегии уничтожения» и «считал, что война должна вестись также политическими и экономическими средствами», и «такая „стратегия истощения“ могла бы также привести к достижению самых решительных результатов и достижению конечной цели через полное истощение противника».

Иное дело, что автор чересчур увлёкся историей, отчего решил, что и сегодня российская военная мысль бьётся в той же парадигме. Время на дворе несколько иное, и тухачевский «блицкриг» сегодня, как показывает американский «блицкриг» в Ираке в 2003 году, уже ничего не решает в плане долгосрочных результатов. Зато, как показывает российский опыт в Сирии и теперь уже в Карабахе, инструмент этот многое решает в исполнении авиации и сил специальных операций. Что же до свечинской «стратегии истощения», то она ныне работает сама собой и используется по умолчанию даже теми, кто военным стратегиям вовсе не обучался. Вот как талибы истощили США в Афганистане.

На как бы то ни было, Монаган отмечает, что «эти дебаты» с середины 2010-х годов и в последнее время «поставили военную стратегию в фокус внимания в современных условиях». И что же может почерпнуть из них западная военная мысль?

Не так уж и мало, оказывается. Военная стратегия в России «явно подчинена государственной политике». Не такое забавное открытие, как это кажется нам: это поднимает стратегическое планирование с чисто военного, генштабного, если угодно, горизонта на государственно-политический уровень. Не генералы определяют стратегию, но политическое руководство страны.

Российская военная стратегия основана на трёх дугах (on three arcs): дуге, где проходит линия через российскую историю к предвидению и будущему войны; дуге через государственную политику и государственное управление к военным операциям; и дуге через ведение войны из глубины стратегического тыла государства в стратегический тыл противника,– продолжает автор.

Это важно и интересно для Запада потому, что сегодня «Россия понимается как соперничающий субъект в новой эре конкуренции великих держав». Это требует «пересмотреть наше понимание российского мышления и деятельности в то время, когда Москва провела собственное широкое обновление стратегического планирования и прогнозирования до 2030-х годов и далее».

Как будет воевать Москва

И вот тут начинается главное: «Пора перестать думать о русской деятельности как о стирании границ между войной и миром и перейти к мысли о ней как о стирании границ между наступлением и обороной».

То есть переводим: пока мы (Запад) истинно стирали грань между войной и миром, используя дотоле мирные инструменты в качестве орудия войны, русские сосредоточивались на современной военной стратегии, в которой нет наступления или обороны, а есть нечто «в одном флаконе».

Между прочим, доклад был сделан до нынешних событий в Карабахе, так что сказанное делает честь уму докладчика. Не Столтенберг. В самом деле: русские миротворцы формально находятся там в оборонительной позиции. К наступлению точно не готовятся. Но в то же время их ввод – вполне наступательное движение в регион, из которого Россия, казалось бы, была выдавлена 30 лет назад и в который прямо сейчас была готова войти Турция. Какового намерения, правда, не оставила, но… вот тут уже устроены оборонительные порядки русской армии!

Российские вооружённые силы находятся сегодня в той позиции, сообщает Монаган, когда «процесс реформирования и перевооружения, реорганизация системы обороны и безопасности (включая создание новых структур) и боевой опыт (особенно в Сирии) дали значительные результаты».

И что же? А вот что говорит автор о новых стратегиях России. Категорию «гибридной войны» в добавление к классификациям традиционной и нетрадиционной войны русские не принимают. Но у них действительно идёт дискуссия о новом понимании войны – между теми, кто поддерживает классические интерпретации, и другими, которые «выступают за фундаментальный пересмотр содержания термина „война“, потому что вооружённый конфликт не является его единственным определяющим атрибутом, зато актуальны также и другие аспекты, такие как экономические и информационные».

Дилемма, однако, ложная. И сам Монаган приводит слова начальника Генштаба России, генерала Валерия Герасимова о том, что в конфликтах в начале XXI века создаются подчас такие условия, когда, хоть против государства не применяются военные или иные силовые меры, его «национальная безопасность и суверенитет оказываются под угрозой и могут быть уничтожены». При этом, однако, в равной степени спектр причин и поводов для применения военной силы расширяется, и теперь она всё чаще используется для «обеспечения экономических интересов государства под лозунгом защиты демократии или продвижения демократических ценностей в том или ином государстве».

Впрочем, уверен Герасимов, «основной фундамент войн сегодня и на обозримое будущее остаётся прежним. И их главная характеристика – это факт вооружённой борьбы».

Что же из этого следует понять западным стратегам? То, выделяет автор доклада, что национальная военная стратегия России имеет три основных особенности. Во-первых, она ориентирована на активную оборону («стратегия активной обороны»), что, в частности, предусматривает и комплекс мер по упреждающей нейтрализации угроз безопасности государства. Во-вторых, это выполнение задач по защите и продвижению национальных интересов России за пределы её территориальных границ в рамках «стратегии ограниченных действий». И, в-третьих, это необходимость усиления системы территориальной обороны.

Вывод: к новой эре без границ между наступлением и обороной

Именно так формулирует автор доклада дальнейшее развитие российской военной стратегии – и уже в ближайшей перспективе.

Западное внимание, – предлагает Монаган, – теперь должно быть сосредоточено на новом этапе обсуждения сущности войны и военной стратегии, возникшем во второй половине 2010-х годов, и на том, как это связано со сдвигами, происходящими в российском ландшафте обороны и безопасности. Подготовка подходящего способа сдерживания и даже обороны – не только в северо-восточной Европе, но и в регионах, которые, как представляется, будут становиться всё более спорными, таких как Крайний Север, – требует способности предвидеть, как и почему развивается российская военная стратегия.

Собственно, это надо было сказать в начале доклада, где формулируются цели и задачи работы, но автору этот пассаж нужен был для главного вывода, он же – предупреждение: «Правильная военная стратегия России потребует пересмотра того, что стало ортодоксией в евроатлантической дискуссии о России, и перестройки нашего мышления о российском подходе к ведению войны… (Российская) военная стратегия включает в себя требование развития межведомственных группировок сил, определения их места в бою и их взаимодействия в сражении (букв. „общего огня“). Это также указывает на сдвиг в русском мышлении к размыванию линий наступления и обороны».

«Это требует переориентации внимания Запада, следовательно, на круг обсуждаемых в России военно-стратегических вопросов – от территориальной обороны и подготовки тылового эшелона (включая морально-психологические аспекты) до вопросов передового развёртывания и размещения войск за рубежом с целью содействия защите российских интересов за пределами российских границ», – заключает Эндрю Монаган.

А какой же вывод остаётся сделать нам? Простой, хотя, в общем, не слишком радостный. По всему судя, заканчивается время, когда Запад считал достаточной клоунаду и закидывание нас как оппонентов… нет, этого слова я не говорил, да и закидывать ими нас не прекратят никогда, пока жив Запад в его нынешней форме. Заканчивается период закидывания нас шапками, начавшийся в 1990-х годах. Особенно после неудач в первой чеченской кампании, когда на Западе стала модной фраза: «И это та Советская армия, которой мы так боялись?»

Нас стали воспринимать всерьёз. Не как врага экзистенциального, но, в общем, мирного, по-настоящему воевать с «лучшей армией мира» и её союзниками не готового. Нас стали воспринимать как врага военного. Пока ещё потенциального, но, в сущности, – реального.

Это прогресс. Это значит, что они признали: Россия вернулась. Тем злее они будут с нами бороться дальше. И к этому надо быть готовыми. 

Александр Цыганов.

источник