«Помогаем всем». Потоп сделал Херсонскую область ближе к России

Масштабное затопление Херсонской области после разрушения плотины Каховской ГЭС показало разницу в отношении России и Украины к пострадавшим людям. Пока российские волонтеры, МЧС и военные спасали жителей из затопленных домов, ВСУ обстреливали пункты эвакуации и запугивали мирных граждан. Специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД – о том, как в каховской трагедии Россия спасает всех.

– А зачем вы туда пошли? Там мина, – сообщает Татьяна, жительница села Корсунка, что близ Новой Каховки, Херсонская область, Россия.

Новокаховский коллега специального корреспондента газеты ВЗГЛЯД – позывной Маяк, работал в газете на том берегу Днепра, прошлой осенью вместе с десятками тысяч жителей правобережья эвакуировался на левый – замирает на месте, подобно морской фигуре из детской игры.

– Шелковицы набрать хотел, – указывает Маяк на свисающую к дороге ветку. – Крупная, хорошая.

– Та я принесу, – говорит Татьяна. – У меня не хуже. А туда не надо.

Одно из первых местных правил безопасности – всегда смотреть под ноги, особенно когда выходишь из машины на обочину. Но тут и обочины-то нет: сельская улица, заборы, за ними дома. Воды после теракта на дамбе Каховской ГЭС – 6 июня, когда жизнь разделилась на нынешнюю и «допотопную» – тут было относительно немного. Первые этажи, не выше. И стояла она недолго, солнце быстро высушило дорогу. Так что вроде видно все, чего опасаться.

– Днепром мину принесло, вот прямо под углом забора лежит, – указывает Татьяна, выдавая Маяку пакет с ягодами.

Расхожее определение «прорыв дамбы Каховской ГЭС две недели назад снес все» включает в себя и минные заграждения. Что можно – отловили быстро, с остальным разбираются по заявлениям. В том числе и устным – от тех, кто все это время оставался у себя, несмотря на аргументы властей, спасателей и волонтеров. Либо уже – и недели не прошло – вернулся в подтопленные дома. Вот как, например, Татьяна.

– Что мина, – продолжает она. – Кладбище справа видите? Так тут гробы по улицам плавали. Какие отловили, какие вниз [по течению] ушли. Поток был – не устоишь…

Угол, под которым лежит мина, сфотографирован Маяком со всех сторон и привязан к местности. Как только поймается связь – после теракта есть проблемы, – фото и координаты уйдут в администрацию Новой Каховки. Дальше – дело саперной техники, а по времени – дня или двух, в зависимости от ситуации и насколько легко добраться.

За Корсунку, например, пути на колесах нет. Если все же рискнуть, то можно близ в хлам размытой дороги увидеть опоры ЛЭП, торчащие из оставленных наводнением озер. Деревья, чьи кроны затянуты в обрывки черного агропластика с ближайших теплиц: таков тут был Днепр, его высота и сила. Подъедешь ближе – увидишь дома с проржавевшими в нижней половине спутниковыми тарелками: там – под верх второго этажа – была вода. И, конечно, познакомишься с самими пострадавшими.

– Куды без носков? – пеняет Ольга своему мужу Александру, идущему через воду вперед. Где-то там – их дом, а здесь, вместо былого проселка – пожалуй, канал, который на машине точно не проплыть. – Ты знаешь, что там на дне?

– Мины, – отвечает Александр, не оборачиваясь и продолжая движение.

– Грязь, бактерии, стекло битое, – продолжает Ольга, не обратив внимания на ответ. – Тьфу.

Закрывает машину и идет вслед за мужем. Не снимая обуви – черных туфель на не очень высоком каблуке.

* * *

– У тех, кто еще две недели назад задавал вопрос «зачем [осенью 2022 года потребовалась] эвакуация из Херсона, с правого берега?» – таких вопросов больше не осталось, – уверена Татьяна Кузьмич, заместитель губернатора Херсонской области.

В прошлом году Кузьмич возглавляла региональный департамент образования. После осеннего отхода российских войск из Херсона и окрестностей она стала заниматься проблемами херсонских эвакуированных – причем по всей России, куда бы ни выехали жители днепровского правобережья. Сейчас в ее ведении – еще и пострадавшие в каховской трагедии, как называют здесь нынешние события.

– Президент наш умеет мыслить на несколько ходов вперед, как настоящий гроссмейстер, – продолжает вице-губернатор Кузьмич. – Неожиданностью стал, разве что, сам день, когда трагедия произошла. А так – ждали теракта, ждали.

Кстати, о президенте.

«Отчасти да», – ответил Владимир Путин в прошлом году на вопрос, согласен ли он с трактовкой СВО как гражданской войны. Херсонская область, разделенная по Днепру, – определенно, та самая часть. Когда если даже и не стреляешь друг в друга, брат в брата – то все равно по живому.

«Я уехала сюда, муж остался в Херсоне. Нет, он не в ВСУ, просто не захотел уезжать из родного города».

«Наша фамилия всегда так жила – половина в Алешках [на левом берегу Днепра], половина в Бериславе [на правом]. Ничего не поменялось, что бы ни происходило. Ни мы туда не уехали, ни они к нам в Россию».

«Сын шлет видео, пропаганду всякую – типа готовьтесь, всем вам *****. Русский, как я и как отец его».

«Раньше мы думали, что они неразумные, не понимающие. А теперь, когда у тебя беда, и тебя при этом твои же родичи убивают из всего, что есть под рукой, – это не родичи, это враги».

«Не снимайте меня, и имя не говорите. У меня там родственники, я не хочу, чтобы у них были проблемы».

К этим и другим свидетельствам жителей Херсонщины, эвакуировавшихся прошлой осенью либо просто живущих на левом берегу Днепра, можно добавить еще и украинскую сотовую связь, с легкостью пробивающуюся на российский берег. Украинское телевидение, которое без помех принималось в Алешках, Голой Пристани и других городах, пострадавших от теракта на дамбе Каховской ГЭС. Лодки с правого берега, забиравшие пострадавших на левом берегу, – «их не так много, переехавших на украинскую сторону, но они есть», признают в Геническе, где квартирует администрация Херсонской области, субъекта Российской Федерации.

Ну и артобстрелы по пострадавшим и по волонтерам.

Короче, фон для спасательной операции федерального масштаба – можно сказать, уникальный.

– Тем важнее для нас ее результат, – уверена Кузьмич. – Чтобы всем людям здесь помочь, несмотря ни на что. Мы видим, что в Москве думают так же. И делают для нас все, спасибо России.

* * *

– По первую ступеньку вода была, – показывает охранник лестницу, ведущую в подвал администрации Новой Каховки – города, построенного в 1950-х возле Каховской ГЭС и для этой ГЭС. Здание – из тех времен, подвал глубок, ступенек много.

– Рыбу тут ловили, прямо в подвале, – продолжает собеседник. – Кто домой унес, кто так жарил.

Сейчас в Новой Каховке днепровской рыбы нет вообще: свежее распоряжение администрации – запрет на продажу во избежание заразы, один из многих после дамбы. Людей в городе, впрочем, и так немного. Во-первых, теракт, во-вторых, обстрелы. И, в-третьих – диверсионно-разведывательные группы, ДРГ. Выявляют и обезвреживают, конечно, но спокойствия это не прибавляет. Прежде всего – городским властям.

– Враги не дремлют, – абсолютно серьезен Владимир Леонтьев, глава администрации Новой Каховки. Вторая неделя после теракта, сам Леонтьев, кажется, не спит вообще. – ДРГ до прорыва дамбы у нас не было. Они пользуются тем, что внимание военных переключено на спасательные функции… Теракты были до 6 июня. 6 июня – теракт какого-то уже вселенского масштаба. Мы ужаснемся, когда увидим все последствия. Но сейчас мы видим сознательные удары по волонтерам, по эвакуируемым, по тем, кто пытается вернуть людям мирную жизнь. Террористы и диверсанты; больше о тех, кто с правого берега это творит, ничего сказать не могу.

– Мне нужны еще 30 пушек, – требует у кого-то на том конце связи Виталий Седин, отвечающий в Новой Каховке за ЖКХ. Понять, что необходимы тепловые пушки, чтобы высушивать дома, откуда уже ушла вода, можно далеко не сразу. Потому что начинается очередной обстрел.

– Не хочется быть ни пессимистичным, ни оптимистичным. Хочется быть объективным, – говорит Леонтьев, оценивая и текущие итоги спасательной операции, и ее ход в целом. – Что достаточно тяжело, когда ты в гуще этих событий. То, что произошло, шокировало не только мирных гражданских людей, но даже и нас, которые за последний год с лишним, кажется, увидели уже все… Но то, как у нас работают Минобороны, МЧС, волонтеры, спасатели – да собственно говоря, все, – вот это вселяет оптимизм. Нам поставлено все, что необходимо на текущий момент. Практически со всей страны.

Пушки для новокаховского ЖКХ, разумеется, тоже нашлись. Вода здесь ушла, настало время сушить промокшие до крыш дома.

* * *

В Алешках и Голой Пристани – других городах, пострадавших от затопления – и воды было больше, и последствия пожестче.

– Шестого числа, как случилось это, вода сразу у меня в доме встала, – говорит Владимир, житель Голой Пристани. – Фундамент на метра полтора выше дороги, а залило на два метра сразу, фундамент и первый этаж. Сверху только чердак остался. Ну как чердак – комната большая, второй, считай, этаж. «Форд» свой из гаража не успел выгнать, так быстро все случилось. Одну вещь, правда, ухватил, дюже полезную – потом расскажу, это важно очень… И маме моей 97 с половиной лет, я ее вытащил на чердак – успел. Жена уже там сама была, быстро поднялась. Понятное дело: когда я обратно за документами спустился, так воды на первом этаже по грудь было.

– Частный сектор Гопры, ну Голой Пристани нашей – это самое-самое затопление, четыре с половиной метра, – говорит Валерий Вороньков, еще один спасенный. – Вода начала подходить днем в половину второго. В три часа дня мне было по пояс. В четыре – по шею. Маманя у меня помладше, чем у Володи, ей 72, но она и ниже меня. Поэтому ее сразу на буйки посадил.

Владимир:

– До вечера там сидели все вместе, на чердаке – я, жена моя и мама, которой под 100 лет. Полтора метра фундамент, два семьдесят – первый этаж и еще столько-то на перекрытия. Вот вам и четыре с половиной метра, про которые все говорят. И я тебе говорю.

В восемь часов вечера уже сантиметров сорок до нас оставалось. Связь плохенькая была, никакая. Лодки какие-то рядом ездят, полные – с полицейскими, с военными, спасатели… Людей-соседей в каждой много, под завязку. Мы то и дело кричим с чердака, на себя внимание обращаем. Нам отвечают, когда видят и слышат: «Готовьте документы, потом за вами приедем». А в два часа ночи обстрел начался. Мы уже думали, что крыша на нас рухнет, так вокруг все тряслось. Но обошлось все.

Валерий Вороньков:

– Что за буйки, спрашиваешь? А бочки пластмассовые из-под пшеницы. Я на одной бочке, маманя на другой. Не, ни лодок не стали ждать, никого. Зацепили бочку за бочку – эластичными бинтами и скотчем, чтобы не разбегались слишком друг от друга и не крутились лишку. Схватились, вот как за буйки – и поплыли.

Ну что, метров 200 пришлось именно побултыхаться в холодной воде. А течение – ну чего тебе течение? Куда оно тебя унесет, если бултыхаешься от забора до забора? Не, заборов не было, под водой они. А улицы-то сами – свои, гопринские. Наизусть знаешь, по-слепому идти можно.

Владимир:

– К утру седьмого числа вода уже по нашему чердаку пошла. Помнишь, про интересную вещь из гаража говорил, что вытащить на чердак успел, когда вода подходить начала? То резиновая лодка весельная. Одноместная – моя рыбацкая. С чердака как раз и выплыть можно, особенно если подкачать. Подкачал я лодку, маму там разместил, стал жену размещать. Она мне: «Оставь меня, потом приплывешь». Я ей: «Ты видела, течение какое? Даже моторки сносит. Куда я на веслах к тебе вернусь? Садись, будем как-то втроем плыть». В крайнем случае, подумал я, вылезу из лодки и буду так плыть сзади, то держась за нее, то толкая.

Течением нас сносило – ну, вообще… Один раз чуть на маслину не напоролись – дерево такое. А она же, падла, колючая наверху. Думал, лодку мы нашу резиновую пропорем-потеряем и все вместе потонем. Но отвернули от кроны этой, спаслись. Плыли к тому времени где-то километр, а до трассы – где не как у нас, а всего-то по окна – еще несколько нужно было. Сил, если честно, вообще уже никаких: я по тем профессиям – шахтер и лесник, на пенсии – рыбак-любитель. В общем, ни фига не гребец.

Валерий Вороньков:

– Через час или меньше, правда, стали бочки нас на дно тянуть – ну правильно же, они ж не вечно плавать будут, особенно если с людями… Тут я вижу – туалет типа сортир поблизости, из воды торчит. Догреб до него, сел на крышу, маму посадил рядом. «Все», говорю, «маманя, дальше я никуда». Снимали нас уже соседи на лодке. Еле меня содрали: я, пока сидел, вцепился в крышу сортира – зубами не отгрызешь. Страшно было – больше, чем когда на буйках плыли. Накрыло, видать.

Владимир:

– Как я грести устал, так и спасатели по дороге нашлись. Они маму к себе разместили в лодку, к другим людям. А нашу с женой «резинку» на буксир взяли. Довезли до сухого хорошо, ничего не скажу. И в пункт [временного размещения, ПВР] сразу на автобусе нас привезли. Тоже что хорошо, то хорошо, спасибо огромное! У кого русский паспорт, у кого украинский – никакого различия, всем одно отношение отличное. Я в спортивном костюме, жена в халатике, два покрывала взяли, вот и все вещи с нами. А тут и одели, и кормят. И помощь первую деньгами – 10 тыс. рублей на лицо – вчера получили. Никаких к властям здесь претензий и лукавств у меня нет. Что есть, то есть. Только спасибо огромное есть, от нас троих – его и говорю.

Валерий Вороньков:

– Пункт хороший. Тепло, светло и мухи не кусают. Меня за час буквально в пансионат поселили. И матушку мою. Маманя все больше за меня переживает: я своей харей влезу куда не велели. Я не кипишной, не трогайте меня – не трону никого. Но если тронули, так тикайте подальше. А здесь что, здесь не трогают. Кормят, лечат, как в Союзе было на отдыхе.

Будем делать с маманей русский паспорт. Получу деньги, сертификат на жилье – поеду в Краснодар, подывлюся, как и что. До того в Гопру съезжу, когда вода упадет и спасатели там закончат. Оттуда люди приезжают, две недели не хотели эвакуироваться – спасатели, которые МЧС, уговорили многих, молодцы они. Говорят люди, правда, что года три там делать будет нечего – экология, то-се. Если так, то буду пробовать на Кубань.

– На российский паспорт мы подали, – говорит Владимир. – Украинский – при себе, как все это время. Как дальше – бог весть. Сын в Польшу зовет – он там дальнобойщиком работает, все оплатит. Вся родня на украинской стороне, я сам украинец. В России – друзей много, сослуживцев по шахтам в Тюмени, все как родня: узнали – предлагают к себе [приехать], деньги даже шлют. Вот правда не знаю, как буду дальше. Может, в Польшу уеду к сыну. Точно скажу: если не стану оставаться, то жилищный сертификат российский брать не буду. Мне у кого-то жилье забирать – не так воспитанный, извините, конечно.

* * *

– Я всю жизнь рвался в Россию. Я жил в Советском Союзе и в этой конченой Украине. Мне проще в России, я давно определился.

Определившегося зовут Евгений Клецкий. Евгений – житель Скадовска и бизнесмен, причем многопрофильный. Собственное производство – ячневая и пшеничная крупа, подсолнечное масло. И три магазина – со своей продукцией и не только. Свой российский паспорт Евгений получил еще в прошлом году. Для пострадавших от теракта Клецкий снаряжает уже четвертый грузовик. Родных и друзей в зоне бедствия у Евгения нет. В деле помощи он, как и многие другие местные предприниматели, действует через скадовскую администрацию.

– Куда скажут, в тот пункт людям и довезу, – говорит Клецкий. – Причем то, что надо сейчас. Там лучше знают, у них же информация.

В заявке на этот раз: крупы – по 50 килограммов, вода минеральная и сладкая, полукопченая колбаса, сыр, помидоры, капуста и овсяное печенье.

– И две мотопомпы у меня было – тоже отвез, – добавляет Евгений. – Потому что сейчас они кому-то явно нужнее, чем мне.

Евгения Кузьмина, предпринимателя из Санкт-Петербурга, вполне можно было бы назвать коллегой скадовского жителя Евгения Клецкого. С той разницей, что Кузьмин здесь нынче – скорее, волонтер на малой родине:

– Мама моя из этих мест, и сам все детство здесь провел, – показывает он в сторону Днепра. В Херсонской области Кузьмин с прошлого лета, сначала в самом Херсоне и окрестностях, а после осенней эвакуации, понятно, лишь левый берег. В новый регион возил социальные лекарства. Товар более чем востребованный, если вспомнить прошлогодние херсонские аптеки, как по ассортименту, так и по ценам.

– Машина у меня была в Туапсе, – вспоминает волонтер начало уже нынешнего июня. – Я сел за руль, гнал всю ночь до Голой Пристани. К вечеру второго дня трагедии мы уже – я, ребята местные, потом крымские горные спасатели из МЧС – на лодках народ с крыш снимали.

– А лодки какие и откуда?

– О, мы, кажется, собрали все вокруг, – говорит Кузьмин. – Резиновые, «казанки» с моторами – в ход шло все. Я-то думал, что просто подтопило. Но не предполагал, что город в итоге утонул полностью.

Схема такова: в лодке с мотором – один волонтер и один спасатель. За «казанкой» на веревке идет еще одна, пустая лодка.

– Каждый день мы так вывозили – ну, записи есть, конечно, – Евгений выуживает из кармана телефон. – Короче, от 50 до 60 человек. Это только кто на крышах уже сидел.

В общей сложности на счету Кузьмина и его коллег – три с половиной сотни спасенных. В восьмиметровую лодку можно усадить до девяти человек, особенно легких.

– Люди были в шоке, испуганные. Но некоторые не хотели уезжать – и не уезжали. Им объясняешь, что завтра вода от крыши не отступит. И послезавтра, скорее всего, тоже. И на третий день. Кто-то понимал, кто-то, к сожалению, нет, – констатирует Кузьмин.

– Было и такое – подплываешь к людям, а они спрашивают: «Вы нас до Херсона отвезете?» – вспоминает Максим, волонтер-спасатель соседей по Голой Пристани. – Думали, что мы речное такси к «укропам». А было и так, что ночью за отказывавшимся приплывали лодки, и они исчезали в неизвестном направлении. То есть в известном – туда, на тот берег…

– Мне вот конкретно помогли определиться, чтобы в России быть, – говорит Петр Терещенко, гражданин Украины. История спасения – ничего интересного, уверяет Петр: сидел с женой на крыше, дождались лодку, уцелели, спасибо. Ракетой по голове – во как помогли! Да, пожалуйста, печатайте имя. Мне плевать, что там родня и СБУ подумают на той стороне. Спасибо, Украина уже все сделала, дальше мы с семьей сами…

– Прилетало каждый день [с украинской стороны], конкретно по нам, – поясняет волонтер Евгений Кузьмин. – По точке сбора [пострадавших], где вот Петр был – на третий день упало. Два человека погибли, автобус в решето. На другую точку – четыре прилета сразу, в ста метрах от нас. Бронежилет и каску не наденешь: ты на воде, лишний вес – и сам утонешь, если что, и людей меньше на лодку возьмешь. Мы спали в первые дни по четыре часа. Сейчас по пять-шесть удается. Иногда.

Сейчас, когда вода ушла, волонтеры находят себе новые дела. Например, помощь в розыске родственников.

– Очень многие пишут с Украины – находят мой Telegram, он тут вроде как бы известным стал, – говорит Кузьмин.

На «шапке» Telegram-канала, кроме имени, еще и название партии «Единая Россия»: Кузьмин весной победил на региональных праймериз ЕР, идет в депутаты заксобрания. Как, например, Владимир Леонтьев, мэр Новой Каховки. Или, к примеру, Елена Дмитрук – владелица хлебозавода в городе близ бывшей ГЭС: печет бесплатный хлеб для самих пострадавших и социальный, шестнадцатирублевый – для всех остальных. Или коллеги-волонтеры в зоне бедствия.

– Много нас таких, – подытоживает Кузьмин.

– И как на ЕР с того берега реагируют?

– С украинских номеров по поводу поисков пишут как раз очень вежливо, – подчеркивает Евгений. – Просят найти родню, узнать, спаслись ли. Находим, снимаем видео, отправляем украинским родственникам. Те растроганы, благодарят за помощь. Люди – они везде люди. Что на этой, что на той стороне.

Еще одно дело Кузьмина и его коллег – развозить еду и воду тем, кто отказался эвакуироваться из затопленных городов и деревень. То есть не поплыл на лодках никуда, оставаясь в собственном доме, откуда вода вроде бы уже и ушла.

– Тут украинские каналы стали кампании проводить: «Вы все врете, вы никого не вывозите, оставляете людей с украинскими паспортами умирать», – говорит Кузьмин. – В какой-то момент мы начали записывать видео с отказами: ФИО, живу там-то, помощь в эвакуации была предложена, мы остались.

Поэтому – вода и продукты. И главная задача: не допустить распространения инфекции среди тех, кто не захотел уезжать из Голой Пристани и живет там.

– Около ста человек было, – прикидывает Кузьмин. – И еще люди возвращаются назад – в дома, откуда ушла вода. Просушивают, ставят генераторы, тепловые пушки… Не учитывают одного: не дай бог эпидемия. Пока мы и МЧС можем привозить туда воду и продукты – будем это делать.

– А в целом, – признается волонтер, – я обалдел от масштаба. Такое наводнение видел только в кино. И слезы – маленьких детей, взрослых людей, пенсионеров. Людей, которые ничего не могут сделать. И значит, ты сам должен сделать для них максимум. Нам повезло: очень многих удалось вывезти.

– А сейчас вывозите?

– В основном трупы животных, – отвечает Кузьмин. – Вручную, со всеми предосторожностями собираем, вывозим и передаем тем, кто должен ликвидировать угрозу эпидемий. Это сейчас общая задача – и для добровольцев, и для спасателей, и для всех. Кроме обустройства спасенных, конечно.

– Я сама говорила по телефону с теми, кто звонил из зоны бедствия напрямую в министерство: «Срочно спасите мою соседку, ей уже заливает крышу, она на самом верху крыши сидит», – вспоминает Алла Бархатнова, министр труда и социального развития Херсонской области. – «А откуда вы знаете?» – спрашиваю. «А я на соседней крыше сижу», – говорит мне человек. «Так вас же тоже забирать надо?» «Нет, ни в коем случае. А вот ее вывезите, потому что с ней там пять кошечек». А что до граждан Украины, попавших в беду из-за теракта… Та небольшая часть, которая не определилась в своем отношении к России, она определится, увидев, как мы сплотились в горе, в этой ЧС. Они увидят, насколько Россия заботлива. И поймут, что Россия – не зло, как им рассказывают с той стороны, а большое благо.

* * *

– Сначала я работала как волонтер. На днях оформилась официально, – говорит местная жительница Ирина Сердюк. – Я как в первый день [в ПВР] приехала, так сразу стала помогать на кухне – и помощник повара, и официантка. Крошу, режу, разношу.

Ирина – одна из тысяч эвакуированных из Голой Пристани. И одна из немногих, кто решил помогать соседям по беде.

– Во-первых, – рассуждает Сердюк, – 20 тыс. рублей – это очень неплохо, учитывая, что в пункте временного размещения ни за что не надо платить. Во-вторых, а чего сидеть без дела, если можно и помочь людям, и заработать?

После прорыва дамбы, по данным областного министерства труда и социального развития, через механизм общественных работ заполнилось три десятка вакансий: убирать, готовить еду, ухаживать за пожилыми. «Мы создали рабочие места, и люди стали выполнять эту благую миссию», – подчеркивает Алла Бархатнова, глава министерства.

Три десятка – действительно повод для гордости. Но лишь в одном из ПВРов – из тех, что увидел специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД – таких вакансий 15. И на эти полтора десятка рабочих мест – от 20 тыс. рублей плюс все готовое – нашлось всего четверо желающих. Опять же, особенности гражданской войны: пошел на работу на левом, российском берегу Днепра – наверняка создал проблемы родственникам на правом. Даже если сам только что чуть не утонул.

– Многие работать не хотят, но это их личное дело, – рассуждает Сердюк. – По мне так не то время, что можно сидеть и расслабляться. А вот территорию [ПВРа] убрать – это да, вчера все наши дружно навалились и сделали уборку. Без денег, без ничего.

У Сердюк трое детей – от 8 до 24 лет. И мама-инвалид, ей 67 лет. Старшая дочка Ирины уехала в Россию, учится. Мужа у Ирины нет. При Украине Ирина работала в теплицах – с утра до ночи в две смены, огурцы и помидоры.

– На все деньги – разве что коммуналку заплатить. И долги вернуть, которые срочные. Из долгов я на Украине не вылезала вообще, – вспоминает она. – Снимайте, я не боюсь вообще, правду же говорю. На камерах я уже вон сколько…

Впервые «на камерах» Сердюк появилась 1 сентября прошлого года, когда младшая в школу пошла.

– Когда нам помощь дали для детей перед школой, деньги, принадлежности всякие – ну как было не поблагодарить Россию за это? – спрашивает женщина. – Я не стала прятаться, все телевидению сказала. Зашикали на меня многие соседи. Но мы живем на русской земле, знаем свою историю. Всю жизнь учились в русских школах, многими поколениями. Если бы не катастрофы эти – жили бы очень хорошо, несмотря ни на что.

* * *

– Сколько я общаюсь со ждунами, вроде Ирининых соседей, – говорит Юлия Сипко, уроженка Новой Каховки, волонтер по сбору и доставке гуманитарной помощи. – С ума сойти можно.

Понятие «ждун» имеет как минимум два толкования. С одной стороны – те обладатели трезубого паспорта, кто сидит на российской территории и ждет итогов спецоперации. С другой же – конкретно те, кто ждет прежней власти. Даже при том, что Украина запускает снаряды и ракеты и по ним.

– «Чего вы ждете, Украину обратно?» – воспроизводит Сипко типичный диалог со «ждуном». – «Чтобы получать по пять-шесть тысяч гривен официальной зарплаты и платить коммуналку, которая в несколько раз больше?» В ответ мне говорят: «Да ладно, нормально жили». А что нормально было – объяснить не могут: «У нас такая позиция»… Что плотину с той стороны долбали ракетами полгода с лишним, что Херсон мы оставили, предполагая, как и что может с этой дамбой случиться, только сейчас люди начинают понимать, и то не все. Будем с этим работать – через телевидение, через радио.

По основной профессии Сипко – тележурналист компании «Таврия», созданной в Херсоне прошлым летом и эвакуировавшейся в Геническ осенью.

– Эвакуировалась «Таврия» в ночь с 20 на 21 октября. На переправе через Днепр колонна попала под обстрел. Сотрудник «Таврии» Олег Клоков погиб как раз в машине Сипко. Остальные пассажиры были ранены. Все, кроме Юлии.

– Пыль помню, запах пороха. Взрывы, крики, суматоха. Но хочу отметить, что никто не убежал. Окончился обстрел – все стали помогать друг другу, вытаскивать раненых, – вспоминает Юлия. – Помню некоторых врачей там, в Херсоне – в той больнице, куда мы привезли с переправы своих: «А что, вас там не добили?» А другие доктора – там же – с сочувствием отнеслись, сразу помощь оказали. Никогда нельзя за всех говорить… Но мы все равно быстро перевезли всех раненых сотрудников на этот, левый берег. Кого здесь в больницах разместили, кого в Симферополь увезли.

Сейчас Юлия полагает, что ее спасение во время осенней эвакуации – «не убило, не ранило даже» – было для того, чтобы она помогла пострадавшим от теракта на дамбе Каховской ГЭС. В Голую Пристань она приехала на следующий день. Хотела сразу, но работа, экстренное вещание, объясняет Юлия:

– Еле напросилась на второй день в Голую Пристань. Видела, как прибывает вода – сумки люди переставляют, убирают все дальше и дальше от подступающего Днепра… Знаешь, сколько жертв у этого теракта, и с каждым днем все больше находят? Было неделю назад 17 человек, сейчас уже почти 50. Спрашиваешь кого: «Почему вы не уехали еще вчера?» «А как же, – говорят, – мы бросим курочек-уточек, собачек-кошечек? И только вчера огурцы подвязали». «Главное, – говорю, – что вы живы. Остальное восстановим, построим».

Первые вещи для пострадавших Юлия и ее коллеги по гуманитарной миссии «Единой России» повезли в ПВРы уже на третий день после теракта на дамбе:

– Воду тогда уже спасатели и военные начали подвозить. А у нас – средства гигиены, одежда, обувь. Они же выходили в лучшем случае с документами. А у некоторых – только какая-нибудь совершенно непонятная вещь в руках. Видимо, первое в руки попавшееся. Или кому что дорого. Кружечку в пакетике несут. Или толкучечку для картошки. Это то, что я видела сама. Идет, несет эту толкучечку – в носках и без тапочек. На матрасах надувных вывозили детей, одежду… все, что можно было спасти. Не зубную же пасту и мыло им было спасать. Не салфетки да памперсы, не игрушки для деток. Не фломастеры с карандашами – а дети очень хотят отвлечься. Вот все это мы в первый раз привезли. И сейчас все это возим, самое необходимое – оно же имеет свойство заканчиваться. Будут конкретные пожелания – будем реагировать.

Под опекой у Юлии Сипко около 600 пострадавших. Из них 200 детей.

Под тем обстрелом, что Женя Кузьмин, я тоже была, – говорит волонтер. – Ты отошел от людей, делаешь фото для истории. С одной стороны орут козы, с другой – в потоке воды рушится дом слабенький, глиняный. Эвакуация идет, автобус подъехал. И тут взрывы. Та сторона видит, что людей увозят, и продолжает свое нацистское дело…

– Не эвакуируют вообще, – громко сообщает бабушка, уже давно следившая за разговором. – У нас соседи до сих пор сидят на бугре – в Коханах, на Озерках, а их не эвакуируют! Так воны и сыдять.

– Точно не забирают? Или сами не едут? – уточняет Юлия. – Потому что у меня другая информация.

– Или воны не едуть, – неожиданно соглашается бабушка. – Я поихала, гроши уже получила. А они что не хотят – не знаю.

– Вот так бы всегда легко убеждать, – вполголоса говорит Юлия.

* * *

– Мы удачно удрали, обе две. Я – Мария Дмитриевна Козак. Можно просто Маша, – представляется 87-летняя женщина, усаживаясь на кровати в пункте временного размещения.

– Любовь Петровна Кириченко, – представляется Машина сверстница. – Министерская фамилия, был в Украинской Советской Республике такой первый секретарь. Давно еще, после Сталина. Не, не родня, совпало так.

– Спали [6 июня] спокойно, – рассказывает Мария Козак. – Утром радио говорит: прорвалась дамба на Каховской ГЭС. А нам давно уже ясно было: если что случится – Голая Пристань наша полностью [под воду] уйдет. За два, за три максимум часа. Мы гражданскую оборону учили еще при советской власти. Я и в комсомоле працювала, и в райсовете робыла, моя специальность юрист – Харьковский юридический закончила, как распределили, так и из Голой Пристани с 1967 года никуда.

– Все знали, а куды тикать, если что – не знали, – продолжает Любовь Кириченко. – Хорошо, соцслужба позвонила – и мне, и Маше.

– Сказали: «Марья Дмитриевна, надо эвакуироваться». Я сумку подхватила, приемник-спаситель взяла – а трохы собрано было на всякий случай…

– Ну да, сколько месяцев стреляют уже, – показывает на свою сумку Любовь Петровна. – По Гопре нашей, по ГЭС. Кто из дамбы решето сделал, промокашку рваную? Точно ведь не левый берег…

Марии Козак и Любови Кириченко, можно сказать, повезло. К ним успели приехать, забрать – даже вместе с сумками – и довезти до дома отдыха, где ПВР. Ни лодок, ни многих часов жизни на крыше – «ну да, привилегированные мы получаемся», соглашается Мария Дмитриевна.

– Обеспечили кушать сразу, одеяла принесли, – говорит Любовь Петровна. – Не, знакомы с Машей не были, но теперь вместе живем.

– А вы как узнали про дамбу?

– Внучка позвонила из Херсона, – отвечает Кириченко. – Я тут живу… тоже сама забыла уже, сколько. Дочка эвакуировалась осенью [с правого берега Днепра]. А внучка на той стороне осталась. «Бабушка», – говорит внучка, – «Каховская ГЭС все». Ну, я чуть не померла от страха. Но здесь красиво посадили, красиво увезли. Сыночка, чудесные тут условия. Мы как курортники, а не беженцы. Кормят прекрасно. Обращаются, лечат прекрасно. Одевают, обувают. Как что кто привезет [из гуманитарной помощи] – все несут и нам, и всем, кто тут.

– Говорят, что до моего второго этажа вода все же не дошла, – сообщает утренние новости Мария Козак. – Рятувальники [cпасатели] приезжали, у них по адресам все расписано, кто где живет. Наш дом – 16 квартир, два подъезда. Весь первый залило, второй остался. Ковры там у меня хорошие, и остальное все.

– Ну вот же, тоже повезло тебе, – говорит Любовь Кириченко. У нее сведений про дом пока нет, но Любовь Петровна очень надеется.

– Ну там-то жить, пока не закончится, не хотелось бы, – говорит Мария Дмитриевна. – Между двух армий жить – всегда с заложенными ушами ходить. От стрельбы, от взрывов. Только здесь слышать что-то начала. Я с Россией, однозначно, но пусть уже скорее победа. Говорят, тут можно будет жить, пока не победим.

* * *

На российское гражданство Козак и Кириченко – как и многие другие спасенные с украинскими паспортами – подают только сейчас.

– Конечно, я была русская и есть русская, – говорит Любовь Петровна. – Дочка уже подалась, еще до потопа. А мне, старой, куда скакать было?

– От нашей Гопры ближайший пункт, где паспорта выдают, очень далеко, – объясняет Мария Дмитриевна. – 65 километров. А здесь мы сказали, что давно хотим. И все бумаги [на гражданство] нам ребята-сотрудники делают. Что нужно – приходят, уточняют, запросы пишут.

– Не было у меня с маманей финансов брать русский паспорт, – объясняет Валерий Вороньков – который, как мы помним, после спасения тоже подался на российское гражданство. – Я 50, ну 100 рублей в день зарабатывал [в Голой Пристани] на подручных – таскать всякое, помогать бабушкам-дедушкам. На хлеб-сахар хватало, остальное с огорода имели – куда угодно помидоры свои возил, хоть в [пригород Киева] Борисполь, хоть здесь куда… Но когда нет помидор, 400 рублей заработать, чтобы каждый раз ездить туда-сюда за паспортом – подать, уточнить, забрать… Извините, столько не получалось.

Подобных свидетельств – «далеко», «где взять деньги на дорогу», «был бы центр с паспортами у нас, мы бы сразу и подали» – от жителей Голой Пристани можно услышать немало. Точно не меньше, чем «не хочу» и «у меня время до 2026 года – посмотрю, как все будет». Ушедший под воду город – полтора десятка тысяч человек по последней переписи. Сейчас, понятно, меньше. Сколько пострадавших с красным паспортом, а сколько с синим – статистика лишь неофициальная. Детали можно понять, если прийти на выдачу первой финансовой помощи – десять тысяч, по прописке в зоне бедствия, гражданство, как и в прочих случаях помощи пострадавшим в каховской трагедии, никакой роли не играет. 30% с российскими паспортами в том или ином ПВРе – это максимум.

Тут множество объективных причин. Даже если не брать, собственно, прошлогоднюю эвакуацию с правого берега – и настроения тех, кто был ей свидетелем. Про то, как нелегко найти в ПВР уборщицу или повариху для пострадавших после прорыва дамбы и почему, уже писали. Отыскать на месте специалистов, понимающих в паспортном деле, было куда сложнее еще в прошлом году. Есть мобильные центры, колесящие по Херсонщине вдали от стационарных паспортных столов. Но, видимо, и их не настолько много.

При том, что дать российский паспорт тем, кто хочет, но не может его получить, – значит существенно проредить поголовье тех самых «ждунов». Собственно тех, кто ждет, как будет дальше. И определяется сообразно с тем, что происходит вокруг него. В том числе и среди соседей, которые либо идут в российское гражданство, либо продолжают… ждать.

– Не давите на них с вопросами о гражданстве, – предупреждает Любовь Колодуб, руководитель управления труда и социальной политики в Скадовске. – Мы помогаем всем пострадавшим одинаково. Всем, кто живет с регистрацией в зоне бедствия, независимо от паспортов. Переходный период по гражданству у нас по закону до 2026 года. Перестанут люди чего-то там ждать, определятся раньше – в том числе и увидев, как к ним Россия относится, – мы будем только рады. Только не давите, ладно?

– Военные, волонтеры, МЧС эвакуировали из зоны бедствия всех, вне зависимости от гражданства, – подтверждает Алла Бархатнова, министр труда и социального развития Херсонской области. – Многие боятся получать российские паспорта, потому что на Украине остались родственники. Другие – что их самих там объявят коллаборантами. Третьи работали в полях – мы сельскохозяйственный регион – и у них физически не было времени идти в миграционную службу.

Процент тех, кто не собирался становиться гражданами Российской Федерации, определенно есть, признает собеседница:

– Вместе со всеми остальными эти граждане Украины, попавшие в беду, сейчас эвакуированы в наши ПВРы. Поменять картинку в их головах сложно. Последние девять лет им просто промывали мозги. Но пришла беда – и они оказались в тепле, в заботе, накормленными, с крышей над головой. Они видят, что на помощь к ним пришла вся Россия. Я уверена, что эти люди оттают.

* * *

– Последний, наверное, – Дмитрий Сергеевич, пенсионер из Скадовска, вынимает из реки увесистого карася. И вновь закидывает удочку.

На том конце удилища – Северо-Крымский канал в бетонном обрамлении берегов. Черные полосы на светлом бетоне – наглядное обозначение того, сколько воды было еще недавно. На следующий день прибавилась еще одна черная полоса, значительно ниже предыдущих.

– По моим сведениям, канала больше нет, – говорит Владимир Леонтьев, глава администрации Новой Каховки. – Днепр обмелел, канал перестал получать воду, к большому сожалению. Очевидно, однако, и то, что специалисты в России есть. И ни Крым, ни юг Херсонской области в конце концов без воды не останутся.

– На нас и уже смотрят, и долго будут смотреть со всех сторон, – говорит Юлия Сипко. – И здесь, и с того берега. Как мы помогаем людям – вне зависимости от паспорта. Как они одеты и обуты, как они живут в пунктах [временного размещения]. Как вся Россия буквально на наших пострадавших работает, сколько всего идет и от волонтеров, и от спасателей, и от государства. Где поселятся пострадавшие, какие у них будут дома и квартиры. Все это наше отношение – реальное, практическое отношение к людям в беде, – это ведь тоже вклад в победу над украинским нацизмом. И, рискну сказать, не малый.

– Мы абсолютно уверены, что все будет хорошо, – продолжает Владимир Леонтьев, мэр Новой Каховки. – Ни на минуту не покидаем город, уверены в светлых перспективах. Сейчас к нам относятся еще более внимательно, чем раньше. Мы покажем, что достойны ожиданий россиян – и оправдаем эти ожидания.

– Одни консолидируются, другие прозревать начинают, – формулирует Татьяна Кузьмич, заместитель губернатора Херсонской области. – Видят же, кто в выживших после потопа ракетами кидается, а кто людей этих самых спасает и супом кормит. И не только супом.

– Они оттают, – повторяет министр Алла Бархатнова. – Вот увидите, оттают.

Из последних новостей: мину, что приплыла под забор в Корсунке близ Новой Каховки, специалисты изъяли на второй день после сигнала. Все штатно, пострадавших нет.