Военный репортаж из самой горячей точки спецоперации

— Сигарету! Дайте сигарету. 

— Здоровья вам. А сфотографируешь меня с моей дочкой?

— Дайте сигарету. Там дед лежачий в подвале. Дайте ему сигарет!

У подъездов разрушенных, почерневших от пожаров домов сидели мариупольцы. Собирались в небольшие группки вокруг костра. Рядом с ними были набросаны доски, которыми они поддерживали огонь. Какой-то мужчина отпиливал ветки упавшего дерева. Мы пробегали мимо них. Кто-то из журналистов отдавал сигареты, некоторые даже пачками. Девушка-военкор предлагала старикам конфеты, но больше всего их интересовали сигареты. 

— И нам дайте! — двое девушек в потрёпанной одежде отошли от стариков, которые остались сидеть у костра. Большинство из них еле ходят, поэтому кричали в попытках дозваться журналистов. 

В процессе бега взглядом выхватывал картинки. Чёрный дом без единого стекла. Будто там и не жил никто и никогда. Бетонная коробка непригодная для жизни. Не осталось ни уцелевших балконов, ни оконных рам. Все внутренности выгорели. Остались только обуглившиеся стены, да пепелище. Пепел судеб. Перед зданием — покореженный автомобиль. Тоже стекл не осталось. Задние колёса сняли. Должно быть, это единственно ценное, что осталось от легковушки. 

Напротив — детская площадка. Вся изрыта воронками. Огромные котлованы, в которых может поместиться человек. Спустя мгновение это станет укрытием для одного из военкоров. За площадкой ещё один разбитый в хлам дом. Этот не был чёрным, вроде девятиэтажки в каких-то сотнях метрах поблизости. Пластиковый сайдинг на балконах весь в огромных дырах. Окна все выбиты. Заметны следы от попаданий чего-то тяжёлого.

Первый свист. Мина упала достаточно близко, но если мы услышали звук, значит ещё можем спастись. 

— Всем лежать! — скомандовал военкор НМ ДНР Юрий Бухарев. 

«Жители сами хоронят друг друга» 

За несколько часов до обстрела…

На горизонте показался город. Из-за сгоревших домов тянулись клубы дыма. Вдоль дороги шли люди с баулами, мешками за спинами, тележками. Детей везли в колясках, а каких-то малышей несли на руках. Двигались в сторону гуманитарного коридора, по которому можно было выбраться из мариупольского ада. 

Были и те, кто шёл в сторону города. В руках тянули паки с водой и соками, ящики с продовольствием, лапшу быстрого приготовления. Кто-то использовал тележки из гипермаркета «Метро». Бесконечный поток людей рассасывался где-то в глубине города. Люди растворялись между ныне непригодных для жизни 9-этажек. Пешеходов обгоняли автомобили. Кто-то цеплял белые тряпки на антенны и ручки дверей, у других на лобовом стекле были надписи «Дети» или «Люди». Отдельные машины были изрядно побиты. На крыльях, дверях и остальном корпусе можно было заметить отметины от осколков. Кто-то и вовсе ехал без лобового стекла. Как подметил военкор Станислав Обищенко, очень много автомобилей не были забиты людьми. Ехали полупустыми, со свободными задними сидениями, а рядом с ними земляки выбирались пешком. 

Мариупольцы покидали город любыми способами. Пешком, своим транспортом или автобусом — лишь бы убраться подальше от зоны боевых действий. Караван людей шёл в сторону, где когда-то был украинский блокпост, от которого остались только бойницы. Уставшие и замученные, будто в прострации, они не шли, а плыли нам на встречу. За их спинами горел их родной Мариуполь. Клубы дыма становились всё больше. Орудия гремели, но никто из мирных не обращали на это внимание. Шли, не оглядываясь назад. 

— Лучше бы помог вещи донести, а не фотографировал, — зло сказал мужчина лет 35, когда я направил на него объектив своей камеры. 

Понять эмоции людей можно. Они пережили мясорубку. На их глазах погибали близкие, родные, друзья и знакомые; уничтожалась их жизнь, имущество, родная земля. Поэтому удивляться спектру эмоций не нужно было. То истерический смех, то лютая ярость, то безразличие и отчаяние. В толпе людей можно было встретить что угодно, вплоть до презрительных взглядов. Мы были ненужными свидетелями их горя. 

На заправке на выезде из Мариуполя, куда приезжали автобусы для эвакуации мирных жителей, с маленькой собачкой в руках стояла девушка. Песик весь дрожал. Его трясло и что-то мне подсказывало, что дело далеко не в погоде. За спиной у мариупольчанки стоял автобус. В багажное отделение люди грузили свои пожитки, которые удалось забрать с собой в неизвестный путь. Впереди сидел полненький мальчишка — сын женщины.

— Мам, мам, — обращал на себя внимание мальчуган лет 10. Его ровесник в Донецке недавно стал жертвой удара «Точкой У» по центру города. Оба пацана теперь могут поделиться своим военным опытом с кем-угодно, кому до этого есть дело. 

Мать мальчика продолжала общаться с журналистами. Махнула рукой сыну, чтобы тот сел на место. Девушку зовут Екатериной. Её дочь живёт в США, а муж — в море, пожилая мама отказалась выезжать из Мариуполя. 

— Мне муж позвонил и сказал: «У вас война». Мы не успели ничего, ни выехать, поймите – абсолютно ничего. Свою машину из другого района забрать не смогла, потому что нас туда не пускают. Мы из квартиры не выходили на улицу вообще. 

Путь Екатерины лежит через Россию. Какой-то конкретики по дальнейшим действиям у неё нет. Она хотела бы уехать в Европу, но пока не уверена, как дальше будут складываться обстоятельства. Женщина рассказала, что не планирует возвращаться. По её мнению, десятилетия уйдут на восстановление Мариуполя

— Погибли люди. Хоронят прямо возле жилых домов. Из моего окна теперь вид на кладбище. Вот я живу на первом этаже. В двух метрах возле меня уже 10 могил нарыто. Жители хоронят друг друга сами. 

Люди в Мариуполе практически отрезаны от остального мира. По большей части связи в городе нет. Информация распространяется разнообразная по средствам «сарафанного радио». Поэтому среди мариупольцев ходят слухи, что выезжать на подконтрольную ДНР или России территорию опасно, так как якобы там беженцев берут в плен. Но постепенно ситуация меняется. 

С каждым днём эвакуации местные всё реже верят подобным слухам и сотнями выезжают из Мариуполя по коридорам, организованным российскими военными. Мне встречались совсем молодые девушки, которые налегке шли в сторону эвакуационных автобусов. 

«Мы вообще ничего не знаем»

Беженцы подходили к российским военным, которые организовывали эвакуационный процесс. Солдаты рассказывали, как им действовать, куда их повезут и куда можно будет выехать после пункта в посёлке Володарское. Пока люди ждали прибытия автобуса, военнослужащие доставали ящики с пряниками и печеньем, а также раздавали воду в полулитровых бутылочках. Мариупольцы стали поить своих питомцев, которых, разумеется, взяли с собой. Бросать в этом аду братьев меньших никто не собирался. Мужчина сложил свои ладони таким образом, чтобы в них можно было налить воды. Собака окунула морду и языком вычерпывала понемногу жидкость. 

— Там есть миски. Можно взять, – откуда-то из-за здания заправки вышла женщина с оранжевой пластиковой посудой. В неё она набрала воду и дала напиться коту. 

Думал, что местные неохотно будут общаться с журналистами. Хватило реакции того парня, когда я начал снимать его и его спутников. Но всё же некоторые беженцы сами хотели рассказать свои истории. В толпе беженцев со мной заговорил среднего возраста мужчина. Вся его одежда была потёрта, куртка и штаны были в зацепках, в грязи. Речь Валерия Михайловича выдавала в нём образованного человека. Мужчина по профессии инженер-механик, работал на «Тяжмаше», пока тот ещё функционировал. До начала боевых действий в Мариуполе проживал на улице Олимпийской. 

Мужчина приехал на место прибытия эвакуационных автобусов вместе со своей пожилой мамой. Старушка сидела рядом с пожитками. По её виду можно было понять, насколько тяжело ей даётся происходящее. Не только физически, но и морально. Я начал расспрашивать Валерия Михайловича о происходящем в Мариуполе. 

— Мы жили между Ленинградским и Восточным — окраина в сторону Широкино. До 1 марта сидели дома. Хотя уже бомбили, обстрелы были слышны. А потом 1 марта пришли двое в камуфляже, сказали: «Хотите, оставайтесь, хотите — уезжайте. Мы за вас не отвечаем». Скорее всего, это были украинские военные, но, может быть, были не военные. У них на рукавах были изображения то ли льва, то ли медведя. 

Куда уезжать? Оно же по всей Украине. Нам сказали уезжать в центр города. Мы уехали в центр города. Оно и туда пришло. Жили в доме, а когда начались обстрелы, спустились в подвал. Где-то дня три назад что-то ударило прямо по дому, его наполовину рассекло, загорелось. Пытались потушить эти квартиры, ничего не получилось. Через какое-то время мы начали выскакивать из подвалов, выносить вещи, а дом обрушился. Мы перебрались в соседнюю пятиэтажку. 

Там не было подвала, прятались на первом этаже. Ночью и под утро тоже бомбили. Бахало сильно. Мы не знали, что это, не знали, откуда. Не слышно было ничего, и вдруг «бах» — повылетали все стёкла. Мы вновь похватали сумки и решили, что надо куда-то из центра города спускаться вниз в сторону Кировского района. Так и сделали. По пути остановились в каком-то дворе, опять начался обстрел, переждали его и пришли в подвал магазина по типу «АТБ». Просидели день, а на следующее утро, судя по выстрелам и разрывам, поняли, что к центру продвигается либо ДНР, либо российская армия. Мы не знали. 

Ближе к вечеру пришли российские военные. Именно российские. Они сами представились, что они русские. Сказали нам посидеть тут ещё день-два, а потом скажут, что делать. Ещё несколько человек к нам приходили позже, говорили оставаться, а сегодня утром пришли какие-то другие военные, сказали подождать чуть-чуть, там стреляли из пушек. Они нам сказали, что есть гуманитарный коридор, нужно выбираться в сторону Володарского. Вывели нас, и мы еле дотопали. 

— А почему раньше не выехали из Мариуполя? 

— Не уезжали, потому что сначала была надежда. Как только это всё началось, было два эвакуационных поезда до Днепропетровска или Днепра (как они сейчас называют), и был на Львов поезд. Но никто же не думал, что до такого дойдет. Думали, что договорятся. Потом пытались люди выскакивать в сторону Мелекино. Но мы физически не были способны покинуть город. 

— Знали, что действуют гуманитарные коридоры?

— Когда стояли за водой, регулярно ходили разговоры – то открылся (гуманитарный коридор. — Прим. ред.), то закрылся. То собирались люди возле Драмтеатр, то не собирались. Вроде как выезжали, машин меньше становилось. 

— Как обстоят дела со связью?

— Это дурдом полный. В первый же день, когда всё началось, 24 числа — у нас сначала отрубили воду, 25-го — свет. Это на Левом. Когда приехали в центр, ещё день-два свет был, а потом вырубили электричество, и не было ни радио, ни телевидения, ни связи, ни интернета. Я абсолютно не представляю, что сейчас происходит в городе, не знаю, что происходит на Украине, за городом, в мире. Я вообще ничего не знаю. Мы встречаемся, и все ничего не знают, — в растерянности рассказывал мужчина. 

Кто-то в толпе выкрикнул, что едет автобус. Люди тут же схватились за свои вещи и стали двигаться к месту прибытия. Валерий Михайлович попросил выбросить пластиковую бутылку, а сам помчался помогать своей пожилой маме забраться в автобус. Люди грузили свои вещи. Для того, чтобы не занимать лишнего места, оставляли детские коляски сразу у опустошенных бензоколонок. Всё это время на фоне гремела канонада. Орудия не прекращали работать ни на мгновение. 

— Вот это теперь у вас материала будет, — сказала, уходя, девушка едва старше меня. 

— Лучше бы его не было, — выцедил я.

«Вас засекли»

В город ехали на нескольких машинах. Колонной руководил военный корреспондент Народной милиции ДНР Юрий Бухарев. С этим некогда скромным парнем в очках познакомились 5 лет назад, когда я поступил на службу в НМ. Вместе с ним сопровождали журналистов на фронт тогда ещё никому не нужной войны в Донбассе. В 2019 году Юра уволился из пресс-службы и занялся, как мне кажется, тем, чем должен был заниматься изначально. После увольнения экс-военкор пошел работать в краеведческий музей Донецка. Юра — старший научный сотрудник, но в 2022 году ему пришлось вернуться на службу в НМ. 

Заехали в черту города. Приблизились к чёрным «девяткам», которые до этого могли видеть на горизонте. Забежали во двор по улице Куприна. Здесь мы встретили стариков, замученных женщин, слегка странных молодых парней, одетых в гражданку. Все просили сигарет. Пожалуй, их в первую очередь вытащили из магазинов и продовольственных складов. У корреспондентов быстро закончились сигареты и любые другие «угощения».

Заметил пару стариков, стоящих возле голубых железных дверей в подъезд. Смотрели на нас своим отрешенным взглядом. Будто сквозь смотрели, куда-то вдаль, но никак не на кучку журналистов в касках и бронежилетах. 

— Не отстаём,  — кричал Юра. 

С последней нашей встречи с Юрой на Саур-Могиле, где он проводил экскурсию перед Главой ДНР Денисом Пушилиным и гостями из Российской Федерации, парень сильно изменился. Заматерел, что ли. Стал более жестким и сосредоточенным. За последнее время ему досталось. Уже дважды смерть была близка, но Юре везло. Он не был рад снова везти журналистов за «горячими» репортажами. Но и на этот раз не обошлось без близкого обстрела. 

Свист. Громкий разрыв. Задрожала земля. Поднялась пыль. 

— Всем лечь!!! – орал военкор пресс-службы.  

Все журналисты распластались на мариупольской земле. Один из операторов успел упасть в воронку от прошлого попадания. 

Мысли о том, как действовать, сами откуда-то из подсознания появлялись в голове. Ступни обязательно плашмя – это спасёт, если осколки будут лететь слишком низко. Прижаться ближе к земле. Найти углубление. Не поднимать голову, передвигаться только ползком. Во время обстрела не двигаться вообще. На бронежилет было удобно падать. Телом даже не почувствовал удара. Уставился в землю. Взрывы становились всё громче. Одна за другой мины подбирались к журналистам. Поднял взгляд, чтобы посмотреть на коллег перед собой. Прогремел взрыв. Метрах в 50 упал очередной снаряд. Из земли поднялась оранжевая вспышка. Вместе с ней туча из пыли. Разбросало комья земли и осколки. В ушах запищало. Ровно так же, как показывают в военных фильмах. Хорошо помню этот звук ещё с 2015 года. Знал, что ещё придётся повстречаться. 

Мины продолжали падать. После, когда получилось посмотреть видео, заметил, что обстрел длился несколько десятков секунд. На тот момент время тянулось по-другому. Секунды превратились в минуты. Но показалось, что мины стали падать чуть дальше. Уже не так близко к нам.

— Встать!  — заорал Юра. 

Стали проверять, все ли целы. Оказалось, что никто ранения не получил. Все были живы и целы. Даже контузий ни у кого не было. Девушка-военкор, одна единственная среди огромных мужиков, вскочила и перебралась к дому в метрах 100 от места обстрела. 

— Сейчас подождём и будем двигаться к тому подъезду, — продолжал раздавать инструкции военкор НМ. Вместе со своим напарником Максимом с позывным «Сэм» руководили отходом журналистов в убежище. 

Местные у открытого подъезда зазывали журналистов. На ступеньках внутри увидел бабульку в платке, которая стояла у входа несколько минут назад. 

— Это они вас засекли, ребята, — сказала старушка, пока я переводил дыхание после перебежки. 

— Думаете по нам «работали»?

— Уверена. Вы туда пошли… У них на всех крышах есть… наблюдатели — вот там, на 14-этажке. Значит, как нас так бомбили – давали корректировку. Это вас засекли.

— А почему они по журналистам стреляют?

— Спросите у них. 

Журналисты начали набиваться в первый этаж подбитого многоквартирного дома. Юра попросил корреспондентов разойтись, чтобы прошёл китайский военкор канала Phoenix TV Лю Юй Гуан, которого российские коллеги в шутку прозвали «братом Джеки Чана». Иностранец порезал руку, из пальца текла кровь. Военкор НМ стал оказывать первую помощь под свет операторских ламп. К счастью, на этом «потери» среди журналистского корпуса закончились. 

Вариантов того, как по нам был нанесён удар, несколько. В частности, то, что озвучила женщина. Среди корректировщиков могли бы и местные, которые сочувствуют националистам из «Азова». Но это могли быть и просто загнанные в неподконтрольную России и ДНР часть Мариуполя нацисты. Как такового, строгого распределения, кому и что подконтрольно – нет. Идут самые ожесточенные городские бои. Да, в определённой части города стоят российские войска, но нацисты продолжают передвигаться по городу даже на территории, где размещены русские солдаты. Ещё один вариант того, откуда нацисты узнали о передвижении журналистов в городе – это беспилотник. Миномётный расчёт мог получить координаты с помощью БПЛА, которые остались на вооружении «Азова». Нацисты «отработали» и отошли.  

Пока стояли в подъезде 9-этажки на Куприна, обсуждали произошедшее. Называли разные калибры и виды вооружений. Сказать конкретно никто ничего не мог. Но лично я слышал характерный для мин свист, который после превращался в громкий разрыв. К счастью, сработало то самое правило, о котором узнал от военных ещё в самом начале войны: «Если слышишь свист, то не твоя, свою не услышишь». 

Отходили всё теми же перебежками обратно к автомобилям, которые оставили немного дальше. Во время бега пришлось чуть ли не перепрыгивать через труп, который лежал у угла дома. Тела в Мариуполе могут лежать несколько дней, вздуваться на солнце до тех пор, пока кто-то из местных не решится похоронить земляка во дворе жилого дома. 

Погрузились в автомобили. Стали знакомиться с коллегами, с которыми долгое время пересекались на съемках, но никогда до этого не общались. Всё-таки обстрелы умеют сближать людей. 

На выезде из города стояли гражданские автомобили. Солдаты останавливали, проверяли людей, но на этот раз поток машин стоял и ждал, когда белые КАМАЗы заедут в черту города. Спасатели МЧС России привезли гуманитарную помощь. Точно такие же помогли ДНР пережить гумкатастрофу лета 2014-го. Сотрудники спасательного ведомства высыпались, стали разгружать КАМАЗы. Вытаскивали коробки, разрезали и раздавали пакеты с продовольствием. Местные брали белые пакеты и шли обратно в горящий Мариуполь.